class="sup">{36}
Из цикла «ДОМУ»
2. Коммуналка
Я хожу с потускневшим лицом,
потому что живу с подлецом.
Нет, ни с мужем, ни с черствым отцом,
а с соседом в лихой коммуналке;
в сером доме с шикарным крыльцом
и с помойкой в готической арке.
Говорят: «Коммуналка мертва!»
Только лживы такие слова!
В нашем доме, как будто в Содоме,
все живет,
светлых радостей кроме.
Бесконечные крутятся страсти:
зависть, злоба, желание власти.
За кастрюли воюем на печке,
бестолковые мы
человечки.
Мой сосед – алкоголик и бабник:
если что-то случится – дерябнет,
если кто-то ему что-то скажет –
кулаком со всей одури вмажет.
И соседка – пропойца и шлюха –
все к дверям прижимается ухом.
Нет... Она-то ни с кем не скандалит.
Суп под утро в половнике варит.
Просыпается с ликом мегеры,
если кончились все кавалеры.
А за стенкой хирурги лепечут,
что всю жизнь этих идолов лечат...
Дома, в морге – все схожие морды.
Наша жизнь – клокотанье аорты.
Мировые решаем задачи:
кто на что сколотил себе дачу,
кто ведро своровал, кто пеленку,
кто дал водки грудному ребенку.
А хирург год двадцатый мечтает:
«Коммуналки Господь расселяет!»
Уже выросли дочки и внучки,
поколенье четвертое кошек,
а в сознанье его хоть бы тучка,
хоть сомненья мельчайший горошек?!
Свято верит в чудесное «завтра»...
Только жаль: я не верю нисколько
и под строчки бездушного Сартра
в третий день наблюдаю попойку.
В нашем доме с шикарным крыльцом
ходят все с посеревшим лицом.
4. Пращур
На станции,
где свет давно погас,
где поезда
и лошади не ходят,
дом пращура еще встречает нас,
глазницами в ночи пустынной водит.
Он был вокзалом, детским садом был,
а раньше – в допотопную эпоху –
в нем пращур мой винца попить любил,
а за винцом и каялся, и охал.
В чем каялся?.. Теперь уж не поймем.
О совести его давно забыли,
а вот, что дом построили при нем,
что табуны рысцов и русских были,
то помнят все из рода моего
и каждый год печально приглашают:
«Поедем, дескать, навестим его,
пока о нем еще в округе
знают».
____
Так велика же память у сельчан?!
Домишка три от прежнего поселка,
каскад берез да кладбища курган,
на месте магазина – сруб-плетенка,
но крепко помнят: застрелился дед,
мой пращур и строитель дома то бишь,
когда увел табун не раб-сосед,
а те, кого кнутом не остановишь
и револьвером тоже не возьмешь,
красногвардейцы – смелая бригада.
В тот день по дому пробегала дрожь,
а из людской кричали вслед: «Не надо!..
Куда ведете?.. Нас прокормит кто ж?»
Лошадкам сена выдали в запас,
бока и морды тряпкой натирали,
и лошади себя
в столь страшный час
важнейшими на свете ощущали.
____
За домом, что когда-то был вокзалом
и детским садом, и именьем был,
всю ночь моя прабабушка лежала,
когда прадед на небо уходил.
Из револьвера застрелился вскоре,
как увели с крыльца его табун:
не выносил ни слабости – ни горя,
ни клокотанья в сердце ржавых струн.
____
На станции, где свет давно погас,
где колея, поросшая травой,
я знаю, в летний час и в зимний час
по шпалам бродит гордый прадед мой.
Он круче дома на земле стоит,
пусть столько лет в аду или в раю,
и дом, быть может, вскорости сгорит,
но только он останется в строю.
И будет жить, как эти дерева,
что смотрят в небо –
хоть за веком век,
а все под ними теплится трава,
а все их ветви радует рассвет.
Но час придет – и возродится дом
на месте том,
где нынче ставен стук.
И станет прадед ангелом при нем.
Так разомкнется и замкнется круг.
Сева ГУРЕВИЧ{37}
* * *
Четверкой месяцев уже подзапряглось,
И тащится, невольно прибывая,
Все наше прошлое,
А каждый в прошлом – гость
Отчасти,
Гонит времени кривая…
Что скажешь?..
Для начала – улыбнись,
А я – убивец времени – не вздрогну,
Ведь наш «удел – катиться дальше… Вниз?!»,
По не могу в четверку эту вогнут,
Кручу-верчу, как путаник, и пусть!..
Ты в губы тихо так проговори мне,
Что это лишь пустые «бредь» и грусть…
Умножим прошлое до крайней точки… – хрусть? –
Хоть настоящим, ветреным… Не зимним.
КАМЧАТКА (авгрусть-сленьтябрь-15)
1
Ты вымолви слово «КАМЧАТКА!..»,
Услышу сквозь тысячи верст,
Заглазную
