от отца, я тоже выглядела, как клон моей мамы.
— Нам надо кое-что спросить у тебя о том, что произошло, Джоселин. — Сказал Ньюман.
— Я уже говорила с полицией.
— Я знаю, но меня там не было, когда тебя опрашивали, так что мне нужно, чтобы ты рассказала о том, что случилось, мне… нам. — Добавил он, глянув через спину на нас с Олафом.
— Я не хочу ни с кем обсуждать это снова. И вообще никогда. Все кончено. Папа… папа мертв, и Бобби тоже. Все, кроме меня, мертвы. — Произнесла она. В ее глазах блеснули слезы, а пальцы зарылись глубоко в простыни, как будто она пыталась удержаться за что-нибудь.
— В том-то и дело, Джоселин. Бобби не мертв.
Она уставилась на Ньюмана — ее глаза расширились и слезы потекли по щекам.
— Он убил нашего отца. Ты должен был казнить его за то, что он сделал с папой.
— Если он действительно это сделал, я так и поступлю. Но пока я не буду уверен, я не стану совершать непоправимого — я хочу знать точно, виновен Бобби или нет.
— О чем ты говоришь? Это сделал он. Я нашла тело. Я видела, что его… — Джоселин провела рукой в воздухе, как будто пыталась продрать его своими пальцами. — Что его когти сделали с моим отцом… с нашим отцом! Как он мог так поступить с папой? Как вообще кто-то мог сделать это со своим собственным отцом? — Она задыхалась, глаза ее были расширены, а пульс метался, как сумасшедший. Казалось, ее вот-вот накроет паническая атака.
Я ждала, что Ньюман отступит, но он этого не сделал. Он задал ей тот вопрос, который мы и планировали задать.
— Бобби сказал, что был с тобой тем вечером, и что ты оставила его в комнате в тот момент, когда он должен был отключиться после трансформации. Это правда, Джоселин?
— Я не была с ним. Что за ужасы ты говоришь! Он же мой брат.
Ньюман отстранился — физически и вербально.
— Ну конечно же нет. Я имел ввиду, что ты видела, как он отключился у себя в спальне.
— Нет, разумеется, нет! Я увидела его кровавые следы в коридоре, а потом то, что он сделал с папой! Вот что я видела! — Она села и стала размахивать руками, грозясь опрокинуть капельницу.
Низкорослая медсестра с темными волосами вошла в палату и принялась мягко успокаивать Джоселин, а также говорить нам, чтобы мы ушли. Одной рукой она пыталась помешать Джоселин свалить капельницу, другой — помочь ей лечь обратно.
Темноволосый мужчина в белом халате поверх делового костюма вошел в палату. У него за спиной была та сестра, которую мы увидели первой. Очевидно, она нашла доктора.
— Вы не имеете права запугивать моих пациентов. — Сказал он и отодвинул нас от кровати, чтобы помочь медсестре успокоить Джоселин.
— Мы не запугивали ее. — Возразил Ньюман. Голос его прозвучал твердо и уверенно, но, поскольку Джоселин кричала, ни врач, ни медсестра его, вероятно, не услышали.
Высокая медсестра успокаивала Джоселин теми мягкими движениями, какими пытаются унять своенравного ребенка. Возможно, мы и спровоцировали эксцесс, но сейчас все немного вышло из-под контроля, так что врачи подготовили еще одну иглу и лекарство, чтобы ввести его в капельницу. Как только мы позволили высокой медсестре выпроводить нас из палаты, Джоселин успокоилась. На бейдже сестры было написано «Патриция». Она не походила на Патрицию — слишком атлетичная и властная. Может, Пат или Патти?
Мы прошли вглубь коридора — достаточно, чтобы оказаться за пределами слышимости, и собрались вместе, как игроки футбольной команды перед матчем. Надо понять, что это за фигня сейчас была в палате, и что нам теперь делать дальше.
— Я не подразумевал, что у них с Бобби что-то было. — Заметил Ньюман.
— Она переигрывала, тебе так не кажется? Или она всегда такая гиперчувствительная? — Спросила я.
— Я бы не сказал. Она даже на нервную никогда не была похожа. Обычно она очень спокойная, собранная и уверенная в себе.
— Наверное, любой бы сорвался с катушек, если бы обнаружил труп своего родителя. — Сказала я.
— Под срыванием с катушек ты имеешь ввиду истерику? — Уточнил Олаф.
— Ага. — Ответила я и кивнула, как будто самого ответа было недостаточно.
— Она не была в истерике.
Мы с Ньюманом переглянулись.
— Мы же сами только что видели, как она вела себя так, словно у нее истерика. — Сказал Ньюман.
— Видели — да, но ее эмоции не соответствовали тому, что мы видели.
— Ну-ка поясни. — Попросила я.
— Когда Ньюман начал задавать ей вопросы, она испугалась.
— Как ты это понял? — Спросил Ньюман.
— По запаху.
Ньюман недоуменно моргнул, но не стал докапываться. Молодец.
— Она пережила жуткие вещи. Разве вспоминать о таком не было бы страшно?
Олаф покачал головой.
— Пик ее страха пришелся на первую половину твоего вопроса.
— В смысле, на «Бобби сказал, что был с тобой тем вечером»? — Уточнила я.
Олаф кивнул.
— Она казалась возмущенной. — Заметил Ньюман.
— Она вела себя так, будто возмущена этим, но ее истинной эмоцией был страх.
— Я могу понять отвращение, возмущение, злость, но почему страх? — Спросила я.
— Может, потому, что это связано с убийством? — Предположил Ньюман.
— Я бы поверил в это, но ее эмоции шли вразрез с той болью и печалью, которые она демонстрировала. — Возразил Олаф.
— В смысле? — Не поняла я.
— Я почуял страх, она была в панике, а потом эти эмоции просто исчезли. Она была спокойна, когда кричала на нас.
— Хочешь сказать, это все был спектакль? — Уточнила я.
— Я хочу сказать, что она пахла не так, как себя вела. Я выяснил, что люди могут контролировать большую часть своего тела, но не свой запах.
— А у всех эмоций есть запах? — Поинтересовался Ньюман.
— Нет, либо мне таковые пока не известны. Я по-прежнему относительно неопытный оборотень. Анита может спросить об этом у своих женихов. Они живут с этим гораздо дольше меня.
Я оценила, что Олаф осознавал более высокий уровень опыта Мики и Натэниэла. Тот Олаф, которого я встретила много лет назад, был слишком неуверен в себе, слишком озлоблен, чтобы признать хоть малейшую слабость. Или, может, он просто не мог признать слабость перед женщиной. Так или иначе, это был прогресс.
— Спрошу у них, когда мы поговорим в следующий раз.
Ньюман шагнул к Олафу, так что я шагнула к ним обоим.
— Хочешь сказать, Джоселин притворялась, что страдает сильнее, чем на самом деле?
— Так и есть.
Ньюман уставился на меня.
— Думаешь, она лгала о чем-то еще, помимо собственных эмоций?
— Ты всего один вопрос
