вылетит вон. Но обошлось.
Но таких волнительных сцен было мало, и я даже радовался, что сижу чуть позади Нины, за которой мог спрятаться, чтобы укрыть очередной зевок, выворачивающий челюсть. Девушка, кстати, ничего не замечала, целиком увлеченная происходящим на сцене. Но когда всё закончилось, то хлопал я от всей души, хотя дарить цветы артистам – на этот раз мы действительно хорошо подготовились – отправил Нину. Она выбрала Демидову. Я бы, наверное, отдал предпочтение Славиной.
Ну а зрительный зал я покидал с чувством глубокого удовлетворения ещё одним закрытым гешефтом. Нина молчала – кажется, из-за того, что Демидова, склонившись за цветами, поцеловала её. А я молчал, потому что не знал, что сказать. И ещё мне было грустно из-за того, что в этом театре я, похоже, был в последний раз.
И именно на этой мысли я увидел Татьяну. Она стояла в холле, кого-то высматривая в толпе – и, разумеется, сорвалась с места, лишь завидев нас. Или меня.
– Привет! Я могу тебя украсть на несколько минут?
Да, наверное, меня.
Я придержал Нину за локоть.
– Подождешь? – она кивнула с какой-то тоской во взгляде, и я тут же пообещал: – Я скоро, как раз основной поток в гардеробе схлынет. Хорошо?
– Хорошо... – Нина натянуто улыбнулась и недоверчиво посмотрела на Татьяну.
Всё же та была намного эффектней студентки третьего курса пищевого института.
***
– Как тебе спектакль?
Мы зашли в ту самую дверь, в которую я нагло вломился в прошлый раз, но дальше не пошли, остались стоять в неприглядном коридоре с ободранными стенами в маркой побелке. Татьяна выглядела чуть напряженной – почти так, как Нина, когда глядела на неё.
– Скучно и грустно, и некому руку подать, – улыбнулся я. – Нормально. Правда, Высоцкий обещал отвал башки, но с этим не сложилось, уж не знаю, почему.
– Устали все, – как-то обреченно сказала она. – Только Зина живая, но ей одной всех расшевелить не под силу... Юрий Петрович ругаться будет завтра. Ему нужно, чтобы каждый выход был как первый, но не все на такое способны. Ты знаешь, что Володя когда-то играл в спектакле Бога, а потом его понизили?
– Нет, откуда? Надеюсь, хотя бы первого?
– Второго, – Татьяна грустно улыбнулась. – Но формально они равны.
– Не буду спорить, – я снова улыбнулся.
Мне всё ещё было непонятно, зачем ей был нужен этот разговор. Тем для беседы у нас и в ту единственную нашу встречу было немного.
– Володя просил извиниться за него, – вдруг сказала она.
– А что он натворил? – я действительно не понял, так что мой вопрос прозвучал очень искренне.
– За то, что вас по его контрамарке посадили наверху, – объяснила Татьяна. – Он поспорил с Юрием Петровичем... опять... и тот отдал такой приказ администраторам. Все контрамарки Высоцкого – на бельэтаж.
– Сурово тут у вас, – проворчал я. – Но вообще-то нам было даже удобно. Вид оттуда шикарный. А Нина... это та девушка... была готова и на полу в проходе сидеть. Она к вашему входу год ходила, лишний билетик выпрашивала. А тут ей два спектакля подряд, да ещё и с местами, не самыми плохими.
Татьяна тоже улыбнулась, но только губами – глаза у неё так и остались серьезными.
– Хорошо, если так.
– Именно так! – уверил я её. – Поэтому передай Владимиру спасибо от нас двоих... ну и если вдруг у него появятся ещё контрамарки, мы готовы к такому подарку.
Мысленно я пообещал всем богам принести им богатые жертвы, если в моей жизни больше не случится ни одной Таганки.
– Я передам, – Татьяна не заметила подвоха. – Ты дашь мне свой номер телефона?
Я обдумал эту просьбу. Денисов мог быть прав, но мог быть и лев.
– Дам, – я кивнул. – Только через две недели я уезжаю в командировку, и очень надолго, на полгода. Сомневаюсь, что смогу выбраться куда-либо или принять гостей.
– Я учту... у тебя есть, где записать?
Конечно, у меня целая записная книжка имеется. И с ручкой я не расстаюсь. Здесь этот набор как смартфон в будущем.
– Зачем тебе мой номер? – я всё-таки решил не поддерживать эту игру в умолчания. – Или это тайна?
Некоторые вещи у некоторых людей лучше спрашивать прямо.
– Нет, какая тайна, – она снова улыбнулась только губами. – Я поняла, как мне пережить всё это. Но для этого мне понадобиться твоя помощь.
Я на секунду завис, пытаясь понять, что она подразумевает под «всем этим», но быстро понял, что речь опять о Высоцком. Газеты писали, что Влади сейчас в Москве, так что у Татьяны есть повод для расстройства. Только вот готов ли я быть подушкой, в которую она будет выплакивать своё горе-несчастье?
Я быстро написал семь цифр своего домашнего телефона и протянул ей.
– Звони, – безразлично сказал я. – Только лучше вечером. Днём я очень тяжело работаю.
Давать ей свой служебный номер я не собирался.
– Хорошо... тогда я... пойду?
– Скорее, это я пойду, потому что ты дома, если говорят правду, что театр – второй дом.
Я сделал шаг вперед и крепко обнял её. И получил ответные объятия, которые она быстро прервала и отстранилась.
– Скажи... скажи... – Татьяна пыталась продолжить фразу, но оба раз сбилась и замолчала, слегка порозовев.
– Что сказать? – я не хотел бросать её в беде.
Она растерянно оглянулась по сторонам.
– Скажи... ему... ничего не грозит?
– Кому? – уточнил я, хотя знал, про кого она говорит.
– Володе...
Вопрос можно было заболтать – что грозит, по какой части, но и так было понятно, что речь шла о госбезопасности. Андропов всё же не был силён в конспирации, иначе бы он ни за что не подарил бы мне билеты в первый ряд партера. Скорее всего, он и сам не знал, что мне досталось – председатель КГБ просто поручил помощникам озаботиться, а те и рады были стараться. И я помнил,
