кофе, ни сахар, ни алкоголь. Ничего. Тебе даже парацетамол не давали. Пёрбрайт что-то бормотал мне по телефону о том, что люди летают. Он, наверное, предпочел бы думать, что ему подсунули наркотики, чем что его обманули какими-нибудь дурацкими фокусами Мазу, или что он был не в себе.
Страйк сделал пометку.
— Ладно, следующий случай тоже странный. Кевин думал, что Дайю может становиться невидимой — или сказал, что одна из его сестер верила, что она может.
— Что? — спросила Эбигейл, едва сдерживая смех.
— Я понимаю, — сказал Страйк, — но он, казалось, придавал этому большое значение. Мне было интересно, исчезала ли она когда-либо до своей смерти.
— Насколько я помню, нет… но вполне возможно, что она говорила, что может стать невидимой. Заняться волшебством, как ее собственная мать.
— Хорошо, следующий вопрос тоже странный, но я хотел спросить тебя о свиньях.
— Свиньях?
— Да, — сказал Страйк. — Возможно, это ничего не значит, но они продолжают появляться в разговорах.
— Вот как?
— Шейла Кеннетт говорит, что Пола Дрейпера избили за то, что он позволил им сбежать, а жена Джордана Рини говорит, что ему раньше снились кошмары о свиньях.
— Кто такой Джордан Рини?
— Ты его не помнишь?
— Я... о, погоди, — медленно произнесла она. — Это тот высокий, который проспал в то утро, когда должен был быть в грузовике?
— Каком грузовике?
— Если это тот, о ком я думаю, то он должен был быть с Шерил, то есть с Шерри, на той ярмарке утром, когда утонула Дайю. Если бы он пришел вовремя, там не было бы места для Дайю. Это был небольшой бортовой грузовик. Впереди места хватает только на двоих.
— Я не знаю, должен ли он был отвозить овощи, — сказал Страйк, — но, по словам Пёрбрайта, Мазу заставила Рини бить себя по лицу кожаным кнутом за какое-то преступление, которое, по ее мнению, заслуживало внимания полиции.
— Я же говорила тебе, что это была обычная практика. И почему жена Рини говорит за него? Он мертв?
— Нет, он сидит в тюрьме за вооруженное ограбление.
— Зря только патроны израсходовал, — пробормотала Эбигейл. — А ведь знал — где найти Мазу.
— Кевин Пёрбрайт также написал слово «свиньи» на стене своей спальни.
— Ты уверен, что он не имел в виду полицию48?
— Возможно, но «свиньи» могли быть напоминанием для него о чем-то, что он хотел включить в свою книгу.
Эбигейл посмотрела на свой пустой бокал.
— Еще один? — предложил Страйк.
— Пытаешься меня напоить?
— Оплачиваю уделенное мне время.
— Очаровашка. Да, спасибо, — сказала она.
Когда Страйк вернулся с четвертым бокалом, Эбигейл сделала глоток, а затем почти минуту сидела молча. Страйк, подозревавший, что ей хотелось рассказать больше, чем она собиралась, ждал.
— Ладно, — внезапно сказала она, — если ты хочешь знать, расскажу, в чем дело. Если людям, которые были на ферме Чапмена в девяностых, и снятся кошмары о свиньях, то это не потому, что гребаные животные с фермы сбежали.
— Тогда почему?
— «Свинья действует в бездне».
— Что, прости?
— Это из «И цзин». Знаешь, что это такое?
— Э-э... книга предсказаний, верно?
— Мазу говорила, что это книга орукула — как это правильно называется?
— Оракула?
— Да. Это. Но после того, как я ушла оттуда, я узнала, что она использовала эту книгу не так, как надо.
Учитывая, что он разговаривал не с Робин, которая была знакома с его отношением к гаданию, Страйк решил не начинать спор, возможно ли в принципе правильное использование книг оракулов.
— Что ты имеешь в виду под...?
— Предполагается, что это, типа, используется человеком, который ищет — ну, понимаешь — указаний, или мудрого наставления, чего-то такого. Ты отсчитываешь стебли тысячелистника, затем смотришь значение получившейся гекса-штуки в «И цзин». Мазу нравится все китайское. Она притворяется китаянкой. Черта с два, она китаянка. В любом случае, она никому другому не позволяла прикоснуться к счету стеблей. Она сама зачитывала толкования и мухлевала с ними.
— Каким образом?
— Она использовала их, чтобы назначать наказания и все такое прочее. Она могла сказать, что посоветовалась с «И цзин», чтобы выяснить, говорил ли он правду. Видишь ли, если ты чист духом, божественная вибрация, — Эбигейл произнесла эти слова с сарказмом, — заставляет верно работать «И цзин», или карты, или кристаллы, все что угодно. И лажать для тех, кто не чист.
— А при чем здесь свиньи?
— Эта гекса-штука номер двадцать девять, — сказала Эбигейл. — Бездна. Это одна из «худших» гексаграмм, которые можно получить. «Вода — это образ, ассоциирующийся с Бездной, из домашних животных свинья — это существо, живущее в грязи и воде». Я все еще помню ее наизусть, черт возьми, я так часто ее слышала. Так что, если выходила двадцать девятая гексаграмма — а она выходила гораздо чаще, чем следовало бы, потому что существует же целых гребаных шестьдесят четыре гексаграммы, — ты был подлым лжецом. Ты был свиньей. И Мазу заставляла тебя ползать на четвереньках, пока она не разрешит встать.
— Это случилось с тобой?
— О, да. Руки и колени в крови. Ползаю по грязи… в ночь после того, как Дайю утонула, — сказала Эбигейл с остекленевшими глазами, — Мазу заставила меня, старика Брайана Кеннета, Пола Дрейпера, этого парня Джордана и Шерри раздеться догола и ползать по двору в гребаных свиных масках, на глазах у всех. Три дня и три ночи мы голыми ползали на четвереньках и спали в свинарнике с настоящими свиньями.
— Боже мой, — сказал Страйк.
— Итак, теперь ты, мать твою, знаешь, — сказала Эбигейл, которая казалась злой и расстроенной одновременно, — и можешь поместить это в гребаную книгу и заработать на этом кучу денег.
— Я уже говорил тебе, — сказал Страйк, — этого не произойдет.
Эбигейл яростно вытерла с глаз слезы. Они посидели в тишине пару минут, пока Эбигейл внезапно не допила остатки своего четвертого бокала вина и не сказала:
— Пойдем выйдем, я хочу покурить.
Они вместе вышли из паба, Эбигейл надела плащ и перекинула через плечо спортивную сумку. На улице было холодно, дул сильный ветер. Эбигейл поплотнее запахнула плащ, прислонилась к кирпичной стене, закурила «Мальборо лайт», глубоко затянулась и выпустила дым к звездам. Пока она курила, к ней, казалось, возвращалось самообладание. Когда Страйк сказал:
— Я думал, ты ведешь здоровый образ жизни.
Она ответила, мечтательно глядя в небо:
— Так и есть. Когда я тренируюсь, я не щажу себя. А когда я веселюсь, то на всю катушку. И
