Майрон включил магнитофон.
«– Какая, к черту, разница? Хочешь увидеть парня живым? Теперь это стоит сотню штук. Что-то вроде…
– Нет, подождите!»
Болитар нажал на «стоп».
– «Теперь это стоит сотню штук», – повторил он. – Вот ключевое слово. Точно похититель придумал что-то новое. А раньше называл другую цену. И Джек сразу перебивает его. Похититель говорит: «Что-то вроде…» – но Джек обрывает его на середине фразы. Почему? Потому что Джек не хотел, чтобы преступник закончил ее. Он знал, что мы все слышим. «Что-то вроде добавки». Я убежден, преступник сказал бы именно так. «Что-то вроде добавки к нашему уговору». Или: «Что-то вроде добавки к твоему проигрышу».
Линда посмотрела на него:
– Но я все равно не понимаю. Почему Джек не сообщил нам об их требованиях?
– Он не собирался выполнять их.
Она растерялась:
– Что?
– Джек мечтал выиграть. А тебе победы давались часто и легко. Если бы ты узнала правду, тебя бы вряд ли это обрадовало. Подумай, Линда, это был его шанс исправить прошлое. Шанс возвратиться на двадцать три года назад и вернуть себе достоинство и уважение. Насколько сильно он желал победы? Чем он готов был пожертвовать?
– Только не собственным сыном, – возразила Линда. – Да, Джек мечтал выиграть. Но не настолько, чтобы предать Чэда.
– Джек смотрел на ситуацию иными глазами. Сквозь розовые очки собственных желаний. Человек видит то, что хочет видеть, Линда. И то, что должен. Когда я показывал вам с Джеком видеозапись возле банка, вы смотрели на нее по-разному. Тебе не хотелось верить, что Чэд мог сознательно причинить вам горе. Поэтому ты искала объяснений, которые опровергнули бы даже очевидный факт. У Джека наоборот. Ему хотелось верить, что похищение подстроил его сын и все это лишь скверный розыгрыш. Только так он мог продолжать игру. Но даже если бы он ошибся и Чэда действительно похитили, все равно был шанс, что преступники блефуют. И они никогда не выполнят своих угроз. В общем, Джек убедил себя, что никакой опасности нет.
– По-твоему, желание так затуманило ему разум?
– А разве это было трудно? После просмотра пленки у всех возникли большие сомнения, даже у тебя. Джек просто сделал следующий шаг, вот и все.
– Ладно, – вздохнула Линда. – Может, ты и прав. Но я не понимаю, к чему это ведет.
– Вернемся к просмотру пленки. Мы сидели у вас дома. Я показывал запись. Джек выскочил на улицу и помчался в клуб. Он был расстроен, однако продолжал хорошо играть. Эсме взбесилась. Он проигнорировал ее угрозы. И она решила повысить ставки.
– Отрезав палец Чэду.
– Вероятно, идея принадлежала Тито, но сейчас это не важно. Палец отрезали, и Эсме воспользовалась этим, чтобы показать Джеку серьезность своих намерений.
– И она подбросила его в мою машину.
– Нет, – возразил Майрон.
– Что?
– Джек нашел его первым.
– В моем автомобиле?
Майрон покачал головой:
– Вспомни, что у Чэда были ключи не только от твоего автомобиля, но и от машины отца. Эсме хотела предупредить Джека, а не тебя. Поэтому она подбросила палец в машину Джека. Он нашел его. Конечно, Джек был в шоке, но он уже слишком глубоко увяз во лжи. Если бы правда выплыла наружу, ты бы его не простила. И Чэд тоже. И турнир был бы потерян навсегда. Вот почему Джек решил избавиться от пальца. Он положил его в конверт и написал записку. Помнишь? «Я говорил, чтобы вы никуда не обращались». Явная уловка. Джек отводит от себя подозрения и в то же время избавляется от меня.
Линда покусала нижнюю губу.
– Это объясняет конверт и авторучку, – пробормотала она. – Я покупала все канцелярские принадлежности. Часть из них лежала в портфеле Джека.
– Вот именно. Но дальше начинается самое интересное.
Линда подняла брови:
– А до сих пор было не очень?
– Вспомни утро воскресенья. Джек начинает последний раунд с огромным преимуществом. Даже большим, чем двадцать три года назад. Если он проиграет сейчас, это станет худшим поражением в истории гольфа. Его имя будет притчей во языцех, синонимом слабака – чего он боится больше всего. Но Джек любит сына. Он понимает: похищение – не розыгрыш. Его раздирают противоречия, он не знает, как поступить. Наконец Джек принимает решение. Он хочет проиграть турнир.
Линда промолчала.
– Мы видим, как удар за ударом он идет ко дну. Уин гораздо лучше меня понимает деструктивный элемент, заключенный в стремлении к победе. Он видел, что в Джеке вспыхнул огонь старого бойца, его прежняя жажда выиграть. Однако Джек вопреки себе пытался проиграть. Он не рухнул сразу. Это выглядело бы подозрительно. Просто он начал сдавать позиции. Мазал, делал небрежные удары. Затем запустил мяч в каменоломню и утратил лидерство.
Представь, что в это время творилась у него в голове. Джек боролся с самим собой. Говорят, человек не может утопить себя сам. Когда легкие начинают взрываться от удушья, он не в силах оставаться под водой, даже если от этого будет зависеть жизнь его ребенка. Я думаю, это чем-то похоже на то, что творилось с Джеком. Он буквально убивал себя. Наверное, его мозг разрывался на куски, как комья дерна под ударами клюшки. На восемнадцатом грине инстинкт самосохранения взял вверх. Может, Джек опять стал сомневаться или не мог ничего с собой поделать. Но мы наблюдали, что с ним произошло, Линда. На восемнадцатой лунке его лицо стало твердым как камень. Джек сделал прекрасный удар и сравнял счет.
– Да, я видела, как он преобразился. – Линда выпрямилась на сиденье и глубоко вздохнула. – Думаю, Эсме Фонг в тот момент запаниковала.
– Точно.
– Джек не оставил ей выбора. Ей пришлось убить его.
Майрон покачал головой:
– Нет.
Линда удивленно повернула голову:
– Но все сходится. Эсме была в отчаянии. Она намеревалась отомстить за отца, а теперь начала бояться, что Тэд Криспин может проиграть. Вот почему она убила Джека.
– Есть одна проблема, – заметил Майрон.
– Какая?
– Она позвонила ему домой той ночью.
– Верно, – согласилась Линда. – Чтобы устроить встречу на поле. Скорее всего потребовала, чтобы Джек пришел один. И никому не говорил.
– Нет, – возразил Майрон. – Все было не так.
– Почему?
– Потому что иначе на пленке осталась бы запись.
Линда покачала головой:
– О чем ты говоришь?
– Эсме Фонг действительно звонила вам домой. Полагаю, она опять стала угрожать Джеку. Говорила, что настроена серьезно. Джек, видимо, просил прощения. Не знаю. Вероятно, никогда и не узнаю. Но я уверен: Джек пообещал, что проиграет на следующий день.
