Книга Рождество каждый день - Милли Джонсон

21 Декабря

Волшебство Рождества никогда не заканчивается, когда нас любят родные и друзья

Бридж разбудил лязг старого радиатора, на котором сушилось ее постиранное белье. Она спустила ноги с кровати, отдернула занавеску и увидела большие пятна травы там, где вчера лежал снег.

Она услышала приглушенные голоса, доносившиеся из соседней комнаты, – это разговаривали Джек и Люк. Ей хотелось, чтобы дерзость ее будущего бывшего мужа передалась Джеку, чтобы случилось чудо и он за одну ночь отрастил себе пару яиц. Она уже собиралась отвести Джека в сторону и рассказать ему несколько горьких истин, но нет, зачем ей было это делать? За все эти годы она поняла: жизнь – это извлечение уроков и самые трудные из них приносят наибольшее удовлетворение. Мэри заслуживала того, кто не разочарует ее, рыцаря на белом коне, а не говнюка на ярмарочном ослике. Кроме того, ей очень хотелось поработать с Мэри. Она гордилась тем, что была хорошей и доброй начальницей. Оглядываясь назад, она благодарила школу тяжелых жизненных испытаний за все. Но она сочувствовала Мэри. При первой же возможности Бридж сведет ее с кем-нибудь, у кого яйца будут размером с кокос.

– Доброе утро, – произнесла Мэри, потягиваясь. – Боже, как я буду скучать по этой кровати.

Она спала неожиданно хорошо и восприняла это как знак, что теперь она встала на путь, по которому и должна была идти.

– Доброе утро, – сказала Бридж. – Осторожно выглядывай из окна. Кажется, мы ослепли от снега; от одного взгляда на зелень голова начинает кружиться.

Мэри подошла к окну.

– Вау, – вырвалось у нее. – Трава, дорога и цвета машин.

Она уловила в этом зрелище более глубокий смысл. Конец чего-то монохромного и начало чего-то яркого.

Она быстро приняла душ, оделась, и разобрала постель, как это сделала Бридж, оставив простыни сложенными поверх матраса, и стала собираться.

– Хочешь дневник? – спросила она, протягивая подарок, который Джек положил ей в рождественский чулок.

Она не хотела его оставлять, не хотела напоминаний.

– Если ты уверена, что он тебе не нужен, я могу его забрать, – сказала Бридж.

Мэри перебросила книгу. Бридж пролистала ее, восхищаясь качеством, и заметила запись напротив второй субботы января.

«Ужин с Джеком. „Фиренце”».

– Это ты написала, Мэри?

– Я ничего не писала.

– Кто-то написал, – сказал Бридж. – Что такое «Фиренце»?

– Потрясающий итальянский ресторан. А что?

Бридж показала ей страницу. Почерк Джека. Мэри могла бы определить его из двухсот похожих. Она почувствовала трепет в своем сердце, на одну долю секунды, прежде чем разъяренный ботинок наступил на него и раздавил. Она выглядела настолько рассерженной, насколько это было возможно.

– Что это вообще значит, Бридж? Это послание, которое я должна была найти? И что я теперь должна с этим сделать? Подойти к нему и спросить: «Итак, я вижу, у нас свидание?»? И дать ему возможность сказать «Я не знаю, что ты имеешь в виду», потому что, возможно, он написал это, когда был пьян, а теперь протрезвел? Или я должна была явиться в «Фиренце» и ждать, когда он придет?

Гипотетические вопросы продолжали сыпаться, но Бридж не могла ответить ни на один из них. Джек все испортил. Слабое сердце никогда не завоюет прекрасную даму, а его сердце было слабее, чем изгнанный призрак в плаще-невидимке.

– Ты собираешься что-нибудь с этим делать? – осторожно спросила Бридж.

– Нет, черт возьми, не собираюсь, – сказала Мэри, застегнув молнию на своем чемодане, и ее резкость подсказала Бридж, что она думала по этому поводу.

– Я слышу шум в соседней комнате. Девочки проснулись, – сказал Робин Чарли, который лежал в постели на спине с закрытыми глазами. Он подошел к окну. – Я снова вижу наш рэндж Ровер.

Сияние цветов их машин, дороги, голубого неба, травы – все казалось еще более ярким после нескольких дней, когда они видели только белую картину. Снег цеплялся, где только мог, но он проигрывал битву с теплыми потоками воздуха.

Он заглянул под кровать и в ящики, желая убедиться, что все упаковал.

– Я ожидаю, что хозяин гостиницы приедет сегодня утром. Надеюсь, он не слишком расстроится, обнаружив, что его кладовая разорена, а запасы алкоголя истощены?

Чарли ничего не ответил.

– Не делай так больше, Чарли, – сказал Робин, уперев руки в бока. – Вчера у меня чуть не случился припадок.

Чарли выглядел бледным в резком утреннем свете, бледнее, чем вчера.

– Чарли?

Робин легонько толкнул его. Все еще ничего. Он приложил ухо к лицу Чарли, прислушиваясь к его дыханию. Чарли всхрапнул достаточно громко, чтобы проснуться; Робин же подскочил до потолка.

– Что ты делаешь? – спросил Чарли. – Ты перекрыл мои чертовы дыхательные пути.

– А что ты делаешь? Просто… лежишь здесь?

– Я спал, Робин. Этим люди обычно и занимаются в кроватях.

– Ты не имеешь права так крепко спать, – сказал Робин. – Жаль, что я не проверил, есть ли здесь дефибриллятор.

– Ты слишком бурно реагируешь. Вряд ли мне нужен один из них…

– Он нужен мне, старый ты дурак. Мое сердце остановилось. Теперь оно бьется, как хлопушка. И его ритм сбился.

– Мне снилось что-то глубокое и значительное, – произнес Чарли, садясь в кровати.

– Что? – спросил Робин.

– Что-то о смысле жизни. О том, в чем ее смысл. Во сне я читал лекцию большой группе людей.

– Итак, профессор Хокинг[93], что вы вещали всем со своей трибуны?

– Кафедры, – поправил его Чарли. – И я говорил им, что никакого смысла нет.

Робин принял это к сведению, а затем потряс головой.

– На твоем месте я бы попрощался с Нобелевской премией по философии.

– Нет, Робин, мне кажется, я и правда знаю, о чем говорю, – взволнованно сказал Чарли. – В этот момент времени все на планете равны. У всех есть здесь и сейчас, как сказал Люк в канун Рождества. Прошлое ушло, будущее всегда за пределами нашей досягаемости, а рай – просто приятный бонус, если он существует, поэтому я думаю, что смысл жизни в том… что смысла нет. Жизнь просто… есть. Мы должны принять это и наслаждаться теми моментами, в которых мы находимся. Я думаю, мы все были бы намного счастливее, если бы чаще думали про «здесь и сейчас», как думаешь?