добралась до личного лифта, уже была близка к тому, чтобы потерять сознание. Но я полезла в сумочку и нашла свою карточку «НОКС», которую забыла выложить из бумажника.
Спасибо. Блядь. Господи.
Я провела карточкой по считывателю, двери открылись, и я вошла внутрь, застонав от удовольствия, когда кондиционер поцеловал мою раскрасневшуюся кожу. Я посмотрела на свое отражение в зеркале, почти испугавшись. Поэтому расчесала пальцами волосы и убедилась, что на лице нет разводов от туши.
Когда двери открылись, я протиснулась в комнату Maître. Когда я вошла внутрь, все было тихо. Я привыкла к музыке и Андреа Бочелли, который пел мне серенаду «Аве Мария».
И тут я увидела свет под дверью в комнату, из которой всегда выходил Maître. Сердце наполнилось надеждой, любовью и всем тем, из чего состояли мечты, и я ворвалась в дверь.
Гарри в шоке поднял голову, прижав телефон к уху. Он был одет в костюм, пиджак снят, воротник расстегнут, рукава закатаны до локтей.
— Фейт, — сказал он, прошептав мое имя как молитву. — Я собирался позвонить тебе. Мой телефон разрядился, и я только что прочитал…
Я бросилась на него. Не успела закончить фразу, как мои руки обвились вокруг его талии, и я прижалась щекой к его груди. Он был сильным, мускулистым, пах мятой, сандаловым деревом и мускусом… и он был моим. Он действительно был моим.
— Спасибо, — сказала я срывающимся голосом. И закрыла глаза. — Я не знаю, как отблагодарить тебя за то, что ты сделал… сделал для моих родителей.
Гарри напрягся, и я подняла голову. Его челюсть сжалась, глаза были настороженными. Я положила руку ему на щеку, и он накрыл её своей ладонью.
— Я знаю, что это был ты. — Я сглотнула подступившие к горлу эмоции. — Спасибо. Я… просто благодарю тебя.
Мои глаза заслезились, и Гарри смахнул большим пальцем упавшую слезу.
— Фейт, я… — он выдохнул и, борясь с собственными эмоциями, сказал. — Я сделал это ради тебя. Все, что я когда-либо делал, было ради тебя.
Притянув его голову вниз, я поцеловала его. Сквозь дрожащие губы и соленые слезы я целовала его и целовала, и целовала, и целовала, и целовала до тех пор, пока мне не стало трудно дышать. Когда я оторвалась от него, Гарри прижался к моему лицу.
— Я только что закончил читать твою статью. — Его голос был хриплым от эмоций. — Ты это серьезно? Ты любишь меня? Это навсегда?
— Да, — сказала я и одарила его самой широкой улыбкой. — Я имела в виду каждое слово.
Гарри закрыл глаза и процитировал.
— Я отправилась в «НОКС» добровольной рабыней, готовой к тому, что мне откроют глаза на мир греха и наслаждений. Но я не знала, что это приведет меня к великой любви всей моей жизни. Моей половинке. Моему мастеру. Моему Maître Манхэттена.
Гарри прижался лбом к моему.
— Чего я не знала, так это того, что я оставлю за дверью свои запреты, но не свое сердце. — Гарри улыбался и излучал счастье, и я подумала, что могу умереть, видя радость на его лице. — Потому что, хотя весь мир, возможно, слышал о печально известном Maître как о короле сексуального подполья, для меня он — король моего сердца, повелитель моей души и хранитель моей вечной любви…
— А я — его королева, — закончила я за него.
— Правда? — нервно спросил Гарри.
— Да, да и еще раз да.
— Ты это серьезно? — сказал Гарри с настороженным выражением лица. — У тебя было достаточно времени, чтобы по-настоящему подумать о том, как изменится твоя жизнь, как…
Я сделала шаг назад и убедилась, что взгляд Гарри прикован ко мне. Зная, что я полностью завладела его вниманием, произнесла.
— Я просто очень, очень, очень непослушная сабмиссив, стоящая перед своим мастером и просящая его шлепать ее до конца жизни. — Борясь с улыбкой, я спросила. — Тебе достаточно такого ответа?
Я наблюдала за тем, как дернулась щека Гарри, как он закусил губу, и вдруг меня подхватили на руки, обвив ногами талию и понесли к кровати с балдахином в спальне. Когда моя спина ударилась о чертовски ужасную непромокаемую простынь, Гарри забрался на меня.
— Ты подписалась «Аноним», — сказал он, имея в виду мою статью. — Ты подписала ее «Аноним». — Он повторил это дважды, словно не мог поверить в то, что я сделала.
— Это показалось мне подходящим.
Он посмотрел мне в глаза, и весь юмор исчез.
— Но это была твоя мечта — указать свое имя, чтобы тебя признали за то, что ты пишешь.
Я пожала плечами и обвила его шею руками.
— Мечты меняются.
— А иногда нет, — сказал он, осыпав поцелуями мои щеки и губы. — Иногда тебе снится чертовски безумный сон, который, как ты думаешь, никогда не сбудется, а потом он вдруг сбывается, и твоя мечта стоит прямо перед тобой и просит шлепать ее всю оставшуюся жизнь.
Громкий смех вырвался из моего горла.
— Мы такие романтики, что меня тошнит. — Когда мой смех утих, я начала снимать с него одежду. Гарри наблюдал за мной с пылающей страстью в глазах. Когда он остался голым, я прикусила губу и тоже разделась.
— Я голая, Maître. Что вы хотите со мной сделать?
Застонав, Гарри подхватил меня на руки и понес через всю комнату к Андреевскому кресту. Не отводя от меня взгляд, он пристегнул мои запястья и лодыжки наручниками. Волнение и возбуждение, как всегда, покалывали мое тело. Но сейчас все было по-другому. Ярко-голубой взгляд Гарри, который я так обожала, пожирал меня, и все в этот момент было по-другому. Он был Maître и, как всегда, доминировал и контролировал ситуацию. Но здесь, прямо сейчас, без масок, плащей и вуалей, он был еще и моим Гарри. Мой Гарри Огюст Синклер, человек, которого я любила больше самой жизни.
Я застонала, чувствуя, как ожил каждый синапс в моем теле, когда Гарри поцеловал мою голень, а затем стал покрывать поцелуями каждый сантиметр моей кожи. Когда его губы прижались к моим, я зарыдала от счастья. Maître никогда не целовал меня, даже ничего похожего не было между нами. Но сейчас он впивался в мои губы, насытив меня своим вкусом и навсегда поселившись в моей душе.
— Фейт, — стонал он, располагаясь между моих ног. Руки скользнули по моей талии, затем вернулись выше, чтобы обхватить мое лицо, и он вошел в меня. Когда наше тяжелое дыхание заполнило комнату, я покорилась его прикосновениям, его телу и его любви. Гарри целовал меня, а я стонала ему в рот, чувствуя, как в
