небось, а тут и любовь ещё.
– Да я в ГКЭС ходил, а там принято по форме быть.
Развязывая галстук и снимая рубашку с Андрея, что было для него тоже совершенно новым ощущением, Настенька сказала решительно:
– Одно условие, Андрюша. Через полчаса ты исчезаешь без разговоров. Нельзя больше.
– А у меня поезд в восемь.
– Вот и хорошо. Успеешь спокойно добраться.
Но пролетело значительно больше времени, прежде чем обезумевшие от обоюдных ласк влюблённые смогли опомниться и глянуть на часы. До отхода поезда оставался час.
Настенька заторопила Андрея, попытавшегося было сказать, что опоздает на поезд и лучше вообще поедет завтра.
– Ты совсем обалдел, что ли? Сейчас мой муж придёт с тренировки. Он, между прочим, боксёр. Выскакивай скорее, а то точно не доживём до завтра. И помни, что больше мы с тобой никогда не встретимся. Заруби себе на носу. Взяли миг счастья и баста. Больше такого не получится.
Настенька придумывала на ходу про мужа, про бокс и про всё, только бы скорее отправить с глаз парня, западавшего всё глубже в душу. И чтобы он не нашёл её адрес, она, проводив его до выхода из дома, почти насильно выталкивая за дверь, направила парня направо вниз, сказав, чтобы он бежал до Чкалова, затем по ней на троллейбусе до площади Восстания, где пройти на станцию метро Баррикадная, откуда по кольцу легко добраться до Курского вокзала.
Такой сложный маршрут действительно запутал Андрея и, успев-таки за своими вещами в камеру хранения и на поезд, он никаким образом не мог бы вспомнить, как найти странную квартиру, в которой он провёл лучшие, в чём он был уверен, часы своей жизни.
А Настенька опять плакала и оттого, что она такая плохая, и оттого, что судьба могла бы подарить ей немного больше счастья, не заставляя идти на преступления из-за проклятого СПИДа.
ЭПИЛОГ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
Но вскоре в стране произошло событие, заслонившее собой и всемирную трагедию Чернобыля, и всемирную трагедию СПИДа.
Соединённые Штаты Америки весло и без особых происшествий, которые бы откликнулись на весь земной шар, отметили своё двухсотлетие, утвердив тем самым незыблемость своего положения. Наступило время отмечать семидесятилетний юбилей советской власти в Советском Союзе. Ничто, казалось, не предвещало сенсаций. Но она пришла с совершенно неожиданной стороны.
Двадцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года в Москве состоялся очередной Пленум ЦК КПСС. Темой этого Пленума было обсуждение текста доклада Горбачёва, который он готовился произнести по случаю празднования семидесятилетия Октябрьской революции. И сенсации не было, пока с комментариями будто бы по докладу не выступил Борис Николаевич Ельцин – кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Московского городского комитета партии.
Но прежде чем услышать его выступление почти без бумажки, позволю себе напомнить читателю ещё раз слова, произнесенные Ельциным на партийном съезде всего шесть с половиной лет назад. Приведу так, для сравнения, чтобы мой любезный читатель мог сопоставить одного и того же человека в двух разных периодах истории, между которыми почти ничего, всего каких-то шесть с половиной лет.
Так чем же начинал свою речь тогдашний первый секретарь обкома и член ЦК партии Ельцин, выступая перед делегатами съезда?
– "Товарищи! Минувшее пятилетие стало крупной вехой в героической летописи Страны Советов. Как демонстрирует очередной съезд партии, её сегодняшний день – это могучие производительные силы, которыми располагает наше общество, это – блага, которые реально даёт развитие социализма советским людям, это – мир и покой, хранящий их.
А всё это результат коллективного разума, титанического труда, несгибаемой воли и непревзойдённого организаторского таланта коммунистической партии, её боевого штаба – Центрального Комитета и Политбюро во главе с товарищем Леонидом Ильичём Брежневым".
Вот такое бравурное начало, к которому мне просто не хотелось отсылать читателя на предыдущие страницы. Послушаем же, что скажет тот же Ельцин в канун празднования семидесятой годовщины того самого строя, который он славил в восемьдесят первом году. Всмотримся внимательно в языковый стиль и в содержание.
– "Доклады, и сегодняшний и на семидесятилетие, проекты докладов обсуждались на Политбюро, и с учётом того, что я тоже вносил свои предложения, часть из них учтена, поэтому у меня нет сегодня замечаний по докладу, и я его полностью поддерживаю".
Дорогой читатель, посмотри же внимательно на стиль речи. С первого предложения она поражает неграмотностью, неотредактированностью. Рубленные непродуманные до конца фразы. Слушаем дальше.
"Тем не менее, я хотел бы высказать ряд вопросов, которые у меня лично накопились за время работы в составе Политбюро".
Вопросы, как известно, не высказываются, а задаются. Высказываются лишь мнения, суждения. Что это с выступающим случилось? Почему на предыдущих форумах он говорил грамотно? Неужели только благодаря грамотным умным редакторам, вовремя причёсывавшим его выступления? Неужели эту довольно краткую речь в связи с необычайной секретностью не могли привести в порядок грамотеи языка из-за боязни, что текст будет преждевременно раскрыт, а потому его оставили без редакции? Так тогда куда же он лезет со своей безграмотностью? Но не станем надолго отвлекаться от смысла сказанного.
"Полностью соглашусь с тем, что сейчас очень большие трудности в перестройке, и на каждого из нас ложится большая ответственность и большая обязанность.
Я бы считал, что, прежде всего, нужно было бы перестраивать работу именно партийных комитетов, партии в целом, начиная с Секретариата ЦК, о чём было сказано на июньском Пленуме Центрального Комитета партии".
Тут уж неувязка логического характера. Он считал бы, что нужно делать так-то, как, оказывается, считали и другие, если об этом было сказано на предыдущем Пленуме. Зачем же якать в данном случае?
"Я должен сказать, что после этого, хотя и прошло пять месяцев, ничего не изменилось с точки зрения стиля работы Секретариата ЦК, стиля работы товарища Лигачёва".
После таких слов сразу возникает вопрос: "А разве Секретариат – это один Лигачёв?" Ну, допустим, не нравится вам работа Лигачёва или ещё кого-то, так и говорите конкретно, не обобщая всех, А коли не нравится работа всех сразу, так не персонифицируйте всех в одном лице. Иначе опять нет логики. Но углубимся в речь дальше.
"То, что сегодня здесь говорилось, Михаил Сергеевич говорил,
что недопустимы различного рода разносы, накачки на всех уровнях, это касается хозяйственных органов, любых других, допускается именно на этом уровне, это в то время, когда партия сейчас должна как раз взять именно революционный путь и действовать по-революционному. Такого революционного духа, такого революционного напора, я бы сказал, партийного товарищества по отношению к партийным комитетам на местах, ко многим товарищам не
