— Она! — подтвердил Гаврила, и в голосе его ясно слышалась гордость. — Эти… которые в одежде опричников были… подошли ко мне и сабли обнажили. Я приготовился драться, а Галина вдруг понюхала, понюхала и говорит: «Это же не люди! Это же злые демоны!..» — Галина меня спасла, рискуя собственной жизнью!
— Дедушка научил меня зло чуять, — вставила Прибрежная Галька. — Я их и в первый раз почуяла, когда они заходили. Только не сразу сообразила. А когда сообразила, то всё сказала Большому Духу.
Большой Дух, то есть Гаврила, вдруг отвел глаза в сторону и бухнулся на колени.
— Прости, Адик! — завыл он. — Грех случился! Поддался я злому чувству — заподозрил в тебе коварство!
— Не ори! Встань! Объясни толком, в чем дело?
— А когда ты живой оказался, я так обрадовался! Обнял тебя крепко-крепко!
— Ага, у меня кишки через нос едва не вывалились! Спасибо, дорогой друг!
— Как же тебе досталось! — Он отступил на шаг, разглядывая мою изорванную одежду и синяки, проглядывавшие сквозь прорехи. — Это всё я виноват! Прости великодушно, родненький!.. Галина сказала: злые демоны явились за злым Рогатым Духом и увели его, спасли, а нас оставили томиться в застенках до скорой смерти. Ну я озлился немного и сказал… сказал…
— Что сказал?
— Бей! — подставил Гаврила украшенную здоровенной шишкой макушку. — Я тебя проклял! Сказал: «Да что б его приподняло и пришлепнуло!..» — Как хорошо, что ты не убился!
Я вспомнил свихнувшийся топчан… и рассмеялся.
— Забыли! — великодушно предложил я. — А где, кстати, наш душегуб Пахом-Чик?
— Не знаю, — обрадованный моим смехом, ответил Гаврила и быстро поднялся с колен. — Когда Прибрежная Галька заклинаниями своими лишила речи и силы этих демонов, Пахом вскочил и убежал. Наверное, сам решил выбираться. А мы… вот. Блуждали, блуждали, прятались от всех и вдруг тебя увидали!
— Чую зло! — громко объявила Прибрежная Галька. — Оно приближается!
— Так, — проговорил я. — И что же вы предполагаете дальше делать? Тс-с…
Мы втроем шмыгнули за угол. Мимо нас пронеслись двое нелюдей, волоча за собой Никодима, от которого остро воняло гарью.
— Признавайся! — орал на бегу нелюдь. — Где раствор для цепей?!
— А он прыгал и прыгал, прыгал и прыгал… А потом всё загорелось! — хныкал дедок и сучил ножками. — Отпустите меня, я спрячусь! Боюсь!
— Итак, — когда опасность обнаружения миновала, сказал я, — так что же всё-таки вы дальше намерены делать?
— Куда мой муж, туда и я. Хау! — заявила Прибрежная Галька.
— А ты, Большой Дух?
— А я… — Гаврила замялся и посмотрел на меня как-то… Как-то так посмотрел… Потом оглянулся на Прибрежную Гальку.
Я ожидал, что дикарка нахмурится, догадавшись, о чем идет безмолвный разговор, но она только потупилась и вздохнула.
И я промолчал. Что мне было говорить? Через какой-нибудь час, когда секретная операция по уничтожению Воителя Света Георгия Победоносца закончится, вся нечисть улетучится из этого временно-пространственного периода — и я вместе со всеми. Тогда уже никто не поможет бедному Гавриле завоевать Оксану… Но почему-то у меня такое ощущение, что Оксана перестала быть для детины единственным светом в окошке! После того как Прибрежная Галька в очередной раз спасла Гаврилу от верной смерти, он разглядел в ней… В общем, не то, что видел раньше… Впрочем, Гаврила, кажется, пока не разобрался в самом себе.
— Решай! — вдруг тихонько проговорила Прибрежная Галька. — Не могу я постоянно добиваться любви собственного мужа. У меня тоже сердце есть. Выбирай: или я, или…
— Адик… — несмело произнес Гаврила. — Насчет твоего задания… Я тут подумал и…
— Ну?
— Не знаю, — признался детина. — Не знаю… Галина дорога мне стала, но и Оксана еще люба… Не знаю…
— Чую зло! — опять объявила дикарка.
Мы снова спрятались и затаили дыхание. На этот раз двое нелюдей пролетели мимо нас в обратную сторону с куда большей скоростью. Вслед за ними с дикими воплями несся Никодим. Вытаращив глаза, он вопил что есть силы:
— Не виноват я! Не виноват! Топчаны сумасшедшие! Огонь! Огонь! Куда раствор подевался?!
— Это еще что за?.. — высунулся было Гаврила, но тут загомонили стрельцы снаружи:
— Везут! Везут! — Гаврила встрепенулся.
— Пойдем! — сказал он. — В последний раз посмотрю на Оксанушку, тогда и скажу вам… решающее мое слово!
— Э нет! — запротестовал я. — Вы куда собрались?
— На площадь! — в один голос заявили супруги, а Прибрежная Галька еще и добавила:
— Хоть взглянуть на эту Оксану — что она из себя представляет…
— Нельзя! — заявил я. — На площади такое сейчас начнется!
— Что начнется?
— Такое… В общем, давка, пьяная толпа… Ну разве не знаете, что такое массовые гуляния? Одно недоразумение сплошное! Давайте лучше здесь пересидим. Тихо, спокойно…
Словно в подтверждение моих слов из глубин подземелья донесся ужасающий вопль. То ли звериный, то ли человечий — не понять, но грохот под каменными сводами раскатился такой, что я невольно вздрогнул и плюнул через правое плечо. Прибрежная Галька, деликатно повернувшись ко мне спиной, сделала знак, отвращающий злых духов, а Гаврила поднял сложенные щепотью пальцы для крестного знамения.
Пол под нашими ногами задрожал. Затряслись стены. Сверху посыпалась пыль и мелкие камешки. И раздался тяжкий удар — где-то внизу и очень далеко. Потом еще один — чуть ближе. Потом еще один…
Вот тебе и тихо, спокойно… В голове моей вдруг зашевелилось страшное подозрение.
Тависка! Там, внизу Тависка!.. То есть он не то чтобы уже внизу, а стремится на поверхность! Операция началась!
Злой дух — это вам не нелюдь, и не демон, и уж, конечно, не василиск. Мощь злого духа древности лишь немного уступает мощи Воителя. Вот он — козырь в рукаве… Основной боец…
Таронха, хоть и с похмелья, играючи убил бы меня, если б захотел. И не одного меня — десятка два бесов моего ранга уничтожил бы…
А Тависка явно не с похмелья! Его еще и разозлили, и науськали на богатыря — как полагается!.. Разгневанный злой дух — это, прямо скажу, ужасно! Ураган, цунами и удар ядерной боеголовки в одном флаконе!..
Вот что сейчас рвется из подземелья, вот что сейчас сметет нас со своего пути и не заметит…
— Бежим! — решил я и кинулся первым.
* * *
Дорогу мы не выбирали. Нам просто повезло, что, свернув пару раз, мы вылетели на свет — в толпу гомонивших и волновавшихся стрельцов. Некоторые служивые покосились на нас, но моя шапка, содранная с опричника, подействовала успокаивающе… Шапка, конечно, не полная форма, но в толчее никто не заметил моей разодранной одежды.
