доносил мне о твоем желании обратиться к предкам.
— Духи пришли ко мне сами, во сне. Я столь много и часто просила их о помощи, что они наконец-то откликнулись.
По лицу шамана пробегает волна недовольства. Конечно, каждый из нас, не облеченных таинственными знаниями, множество раз просит о помощи предков, взывает к их мудрости и опыту. Но говорят они только через своих избранников — через шаманов. Так было всегда. И на любые слова обычных смертных о том, что с ними говорили Духи, всегда имелся один и тот же ответ: это был всего лишь сон, не напивайся в следующий раз.
— Госпожа, ты знаешь, что снам верить нельзя.
— Да. Но что нам мешает проверить мою уверенность?
Смотрю на него пристально.
— Ничто, госпожа, — цедит сквозь зубы.
Глава сорок девятая: Хёдд
— Ссориться с духовенством — дело неблагодарное, — выступает из тени Кел, когда верховный шаман покидает зал. — Нужно было сварить какое-нибудь зелье с самым поганым вкусом из возможных и дать ему попробовать. Он бы поверил, даже если бы тут же проблевался.
— И потерять время?
— Согласен, но я бы не доверял всем этим любителям говорить с несуществующим. Они очень обидчивы и амбициозны. Прямо, как я, — широко усмехается, — только я еще и умен. А глупый человек, облеченный властью, которая вот-вот ускользнет из его рук, может быть весьма опасен.
— Мне не нужна его власть, — мотаю головой. — Всегда было достаточно той ответственности, что лежала на мне.
— Возможно, только если эти люди вокруг тебя вдруг выздоровеют и встанут, это сильно подорвет авторитет человека, говорящего с Духами. Потому что получится, что он, вроде как, уже и не нужен, раз Духи говорили с тобой напрямую.
— Я не подумала об этом.
Наверное, родись я при каком-нибудь огромном дворце в куда более цивилизованной стране, где с самого детства бы видела тайную борьбу всех со всеми, тогда бы только и могла предполагать, что собственные поспешные действия, направленные исключительно на ускорение возможного спасения людей, кем-то могут быть восприняты совершенно превратно.
— Я поговорю с ним потом, когда все закончится. Я давно его знаю. Он хороший человек. Просто сейчас всем сложно.
— Поговори. А вообще, с точки зрения рациональности все эти духовники — лишние люди. — Он поднимает руки, давая понять, что не собирается дальше спорить. — Всего лишь мое мнение, госпожа. Ни на чем не настаиваю.
Слышу рядом глубокий вздох — и невольно вздрагиваю, потому что в голове тут же мелькает образ несчастной мёртвой девушки на столе в лаборатории чернокнижника, из тела которой появляется черное призрачное нечто.
Поворачиваю голову — на меня смотрит та самая девушка, лоб которой я недавно трогала. Смотрит абсолютно ясными глазами, пусть и в окантовке сероватых кругов.
— Госпожа… — шепчет сухими растрескавшимися губами и пытается приподняться.
— Воды! — почти кричу. — Спокойно, не шевелись, — уже к девушке, — как ты себя чувствуешь?
Касаюсь тыльной стороной ладони ее лба — жара нет!
Боги!
Перевожу взгляд на Кела и едва заметно киваю.
У меня по спине бегут мурашки, а руки начинает мелко подрагивать.
Неужели получилось?
И времени прошло совсем немного. Если так и пойдёт, то всего за день-два мы вернем всех тех, кто сейчас находится на самой грани.
Прибегает послушник и приносит воду. Сама забираю у него глиняную плошку и подношу к губам девушки. Она начинает пить с моей помощью, но затем берет плошку сама.
— Я… — она касается рукой собственного лба, вертит головой из стороны в сторону, а потом аккуратно, опираясь на руки, поднимается. Ее пошатывает, но она все равно не выглядит смертельно больной. По крайней мере, точно не такой, как недавно. — Все хорошо. Небольшая слабость — и все. — Смотрит на меня в удивлении распахнутыми глазами. — Я болела, мне было очень плохо, меня выжигало изнутри. А еще эти бесконечные сны, эти слова в голове… Я знала, что скоро умру. А потом… все кончилось. Сны кончились. Я больше не слышала слов. И все стало хорошо.
Она присаживается на корточки, берет меня за руку.
— Это вы сделали? Вы меня вылечили?
— Пока не отходи далеко и прислушивайся к своим ощущениям.
Через какое-то время приходят в себя еще двое — мальчик лет десяти и пожилой воин с глубоким шрамом через все лицо.
И оба рассказывают то же самое: ощущение нестерпимого жара и тяжелые сводящие с ума сны, в которых не укрыться от всепроникающего голоса.
Я успеваю подозвать Эйстина и наказываю ему выделить свободных людей, чтобы обойти всю Гавань и отыскать всех зараженных, а после доставить их в святилище, когда в двери кто-то стучит. И стучит явно не рукой, а обухом топора.
— Хёдд, сестренка! — голос брата звучит точно из-под земли. — Будь так любезна, уважь вниманием, выйди поболтать о безделице.
Турин, он все-таки пришел!
Да, я знала, что так будет, но все равно не подготовилась внутренне. Сердце так сильно бьется в груди, что болезненно ноет в ребрах.
— Хёдд!
— Не вздумай выходить, — в зале появляется Кел.
— Кажется, мы не очень хорошо закончили наш прошлый разговор, каюсь, был не в себе. Обещаю, пальцем тебя не трону.
В зале появляется один из воинов Эйстина, что-то говорит на ухо своему командиру.
— Госпожа, их всего десяток, мы справимся, — говорит мой охранитель.
— Десяток кого? — спрашивает Кел. — Это его люди? Они в масках?
— Да… — неуверенно кивает воин.
Черты лица Кел'исса заостряются, во взгляде появляется ледяная сталь. Я знаю этот взгляд — если он так смотрит, значит, недалеко до кровопролития.
— Я поговорю с ним, — резко поднимаюсь на ноги и нахожу взглядом девчонку, которая очнулась от болезни первая, протягиваю ей Хельми. — Дорогая, посиди, пожалуйста, здесь. Я не задержусь.
— Да, госпожа, — говорит почему-то шепотом.
Она боится — и я понимаю ее.
Потому что и сама боюсь. Потому что не верю в то, что брат снова стал самим собой. Не могу себе это объяснить, просто что-то отвратное и потустороннее слышу в его голосе.
— Хёдд, — Кел перехватывает меня за руку. — Это уже не твой брат.
— Тогда тем более надо узнать, чего он хочет.
Он изучает мое лицо, затем отступает, позволяя мне пройти. Не знаю, что увидел, потому что я точно бледна, будто свежий снег. И мой страх он тоже наверняка видел.
Когда выхожу на улицу, некоторое время даже щурюсь — такое сегодня яркое солнце. Турин стоит, понурив плечи и свесив голову набок. Старик стариком, кожа да кости, которые едва прикрывает легкая холщовая рубаха с закатанными до
