мы обменяли все это на самые ходовые документальные сюжеты, наполовину состоящих из нашей работы. Зачем описывать и тем более вызывать глину по имени? Нужно лепить, согласись! Касательно этого. Понимаешь, ты лишний в этой деревне. Ты не был предусмотрен. Эта деревня- сборник документальных материалов, а ты продолжаешь все сбивать. Не обижайся только, ты тоже дал неплохой материал, но пора и честь знать. Можешь прощаться со станицей Старороговской, мальчик. А что насчет твоего дружка с конским хвостом на голове, так мы ему подарим то, о чем он долго мечтал. Если это не произойдет сейчас, завтра он снова попадет в какую- нибудь квазипространственноквантовую яму. Мы делаем ему услугу. Тебе тоже. Только не сопротивляйся. Возможно, что даже будет приятно. С тобой свяжутся, как придешь домой. Не забудь зайти к маме.
В этот момент с экрана пропал этот чудаковатый документалист, а экран, на котором было показано все действо начал расширяться. Факелы тухли один за другим. Стулья исчезали, стоило мне моргнуть. Меня накрыла животная паника. Экран обволакивал все пространство вокруг меня. Спустя минуту, я будто был в брюхе у гигантской змеи. Мои ноги онемели, от страха и паники они просто не могли сдвинуться с места. Стоило мне взять себя в руки и моргнуть, как меня как будто телепортировали в другое пространство. Выглядело это все, как пять- дэ кинотеатр с пляжа курортного городка. Вокруг меня было пространство какого- то детского театра. На сцене игралась постановка- «Бременские музыканты». Точно такая же, на какую меня в детстве водила мама. Слева от меня, кстати, сидела девушка очень похожая на молодую маму. Стоило мне попытаться очистить свою голову от мыслей, как произошло то, чего я боялся всю свою жизнь. Меня настигла сильнейшая дереализация, и я действительно начал думать, что мне сейчас семь лет, позабыв при этом всю прошлую жизнь. Колесо сансары неслышно пошло на второй круг. Заметив это состояние, я попытался сорваться со стула, но и этого у меня не вышло. Оставалось только находиться на грани, чтобы нанести удар по структуре этого разрыва. Пространство, обвалакивающее меня не только идеально копировало мои детские воспоминания, но и мое сознание тогда. Как будто его слепок вытащили откуда- то из подкорки моего мозга и начали примерять на мое сегодняшнее сознание. Впечатление пугающее, на самом деле. Ещё неприятнее было то, что приходилось дрифтовать между этими двумя состояниями где- то в потьмах разума. Постоянно перемещаясь и лавируя. Вокруг происходил форменный абсурд. И с осознанием этого, в моей душе поднялась третья сила, желающая назло незримому сплаву первобытного хаоса и порядка с улыбкой катить камень в гору, чтобы докатить его до самой вершины. Из меня вырвался дикий необузданный детский смех, а затем моя рука поднялась и сорвала с экрана картинку. За ней был второй слой. Этот второй слой покрывала картинка помещения школьной аудитории. Очевидно, что это было другое мое воспоминание. Лица моих одноклассников было все также расплывчато, но лицо моей учительницы по математике было четко, как не было четко в моих воспоминаниях. Всё такая же заразительная смесь разочарования и скуки. Неожиданно для меня, ведь я не помнил её голоса, она заговорила, подняв из моей души твердый илистый ком обид и зла. Была брошена всего одна фраза, но ощущения были настолько сильны, что я вновь чуть не упустил контроль и не растворился в этом сером нечто. Изнутри снова поднялось жжение. Я снова рассмеялся и волевым усилием сорвал еще один слой полотна. И за вторым слоем меня ждала она. Курящая перед зданием недостроенного детского сада моя первая любовь. Моё заблокированное воспоминание. Сколько раз я бравировал над этим фрагментом, сколько раз переигрывал его, чтобы победить, чтобы сказать что- то другое, но вот. Она снова стоит передо мной, готовая сказать те самые слова, а я вот- вот растворюсь в этом чувстве приятного самобичевания. Она затушит об мокрый карниз остаток сигареты и посмотрит на меня своими широкими глазами. Её прическу, почти как у героини Умы Турман в фильме Тарантино тронет ветер. Ее широкий нос вдохнет прохладный августовский ветер. Её большие мягкие губы откроются, чтобы сказать- «Прости». Её ноги будут готовы начать движение. Огонь внутри меня подымится наверх. Я улыбнусь. Я засмеюсь и сорву еще один слой полотна.
После было еще пара полотен. Одно было настолько трагичным, что мне не хватит сил к нему вернуться. Мне не удастся сдержать слез. Но тогда, огонь, желающий сжечь все абсурдное начало настолько сильно вырывался у меня из груди, что позволял срывать все слои моей души, лепить из них валун и катить прямо на гору к моим недругам. Последним было пустое былое полотно. Там меня ждал тот самый режиссер всего этого действа. На пустом пространстве появился пузатый документалист. Отпив из какой- то металлической фляги, он успел задать лишь один вопрос- «И что теперь». Я лишь засмеялся и вырвал его из полотна. Мой ком был готов. Я мысленно поместил в центр весь этот всепоглощающий круговорот действий. Он крутился волчком прямо в центре полотна. Фиолетово- синий сгусток подобно ленте Мебиуса двигался в разные стороны ускоряясь и ускоряясь пока не произошел большой взрыв. Взрыв произошел в действительности. Он не тронул меня, но выкинул из пространства на добрых метров двести. Посадочка была жесткая, но мне повезло приземлиться в какой- то куст. Рядом приземлился Джотто Иванович. Его очки были разбиты вдребезги, но его это совсем не волновало. Он вскочил с места и побежал обратно к месту взрыва. Затем он вернулся ко мне и с голосом, наполненным холодным расчетом сказал- «Закрыто. С меня теперь еще должок. Расскажешь, что там было, пошли латать раны». Эта холодность даже немного ранила меня. Я тут не за хлебом для деревни сходил. Джотто Иванович протянул мне руку, чтобы помочь встать, но мне было немного обидно, поэтому отмахнувшись, было решено поднять мое тело самостоятельно. В этот момент мой старший товарищ улыбнулся до самых ушей, рассмеялся, поднял меня против моей воли и очень крепко обнял. Затем, он очень радостно посмотрел в мои глаза, а я всё не понимал, откуда взялась вся эта радостная энергия. Затем, он сказал- «Василе, подними руки вверх». И я поднял обе руки вверх. Обе! В этот момент, я все осознал и рассмеялся. Моя рука вернулась. Моя рука вернулась! Правда затем, Джотто Иванович немного поник, и мы уставши молча побрели на выход из леса. От дорожки из кирпича не
