равно не понимаю, почему при этом всём вам так нужно убить Варю? Все карты у вас на руках, чем он вам мешает?
Мужчина понял, что упустил несколько деталей в своих разъяснениях.
— Варя не тот, кто вы думаете.
— Эта хрень ещё что значит? — Уже не сдерживая себя, вспылил я.
— Он не из этого мира, — сказал мужчина так, словно придерживая слова.
— Ты что, хочешь сказать, что Варя — пришелец из Адаптации? На кой тогда чёрт, скажи мне, ему потребовалось оружие, чтобы уничтожить пришельцев?
Наступило долгое молчание, в котором я пытался понять, что же хочет сказать собеседник. Но, чем дольше длилась пауза, тем больше становилось понятно, что некоторыми вопросами задавался не только я.
— Одно могу сказать, — наконец сообщил мужчина, выйдя из глубокой задумчивости, — мы очень по-разному представляем себе, кто такие пришельцы. Мы называем их пришельцами, поселенцами, интервентами. Потому что они просто пришли. Ведь, по сути, мы не знаем, почему они ими стали. Почему им пришлось покинуть свой мир. Почему они называют себя Адаптацией?
Я не знал, что ответить.
— Мне глубоко насрать, — грубо сказал я, — с их появлением многое, что изменилось. Безвозвратно. И они за это заплатят!
— Обязательно, — сказал жрец, — именно поэтому ты и нужен нам. Всем нам.
Я ещё раз глубоко вздохнул. Для того, чтобы провернуть такой трюк, мне потребовалась вся смелость, которую я только мог собрать. Я совершенно не представлял, как работает эта штука, но я чётко осознавал, что мне нужно.
— Тебе потребуется помощь в… — мужчина сделал паузу в рассуждениях.
Видимо, что-то нелогичное было в том, что он говорил.
— В… — Он вновь запнулся, — в уничтожении нас?
Я посмотрел на него горящими глазами. Теперь у меня были на руках все детали паззла, который я даже и не мечтал собрать. Совершенно внезапно мир предоставил мне всё на блюдечке. Разве я не был самым счастливым для этого человеком? Вот только, для этого, возможно, придётся умереть… Но это мелочи!
— Нет, — ответил я, — твоя помощь не нужна.
Я бросил сито на пол, встал перед ним на колени дотронулся пальцем до экрана. Сначала ничего не происходило, но затем я услышал помехи. Связь была просто ужасная. Возможно, всё это следовало делать не под землёй.
— Оракул, это Хранитель, — сообщил я.
В ладони я держал светящийся камешек. Он уже довольно ярко светился, но мне нужно было больше. И я знал, насколько, ведь именно посредством его я собирался уничтожить весь этот объект. И себя заодно.
Из устройства я разобрал, что кто-то говорил. Разобрал, что это определённо был голос Оракула. Но совершенно было невозможно понять, что она мне говорила.
— Оракул, ты меня слышишь?
— Я вижу, откуда ты говоришь, — наконец разобрал я приятный голос среди помех.
Я улыбнулся, потому что обрадовался вновь услышать этот голос.
— Да, — сказал я, — я нахожусь в самом центре Культа Вечности. И сейчас здесь всё взлетит к чертям!
— Оу, — ответила Оракул, — это… Необычные новости. Но ты должен вернуться домой.
Я даже не знаю, какие эмоции вызывали эти слова. Где был дом, куда я должен был вернуться. Собирался ли я возвращаться…
— Я хотел сказать, что признателен за всю твою помощь. Из нас вышла бы надёжная команда.
Голограмма мужчины стояла около меня. Камень в ладони начинал светить всё сильнее. Мне было сложнее контролировать свои эмоции с каждым новым мгновением.
— Решено, я перенаправляю тебя оттуда, — сказал мягкий женский голос.
Голограмма мужчины улыбнулась. И я улыбнулся. Но не ему. А потому, что наконец понял, что я должен сделать.
Во что превратился это ёбаный мир?
Неужели всё действительно устроено так, что будет только хуже и хуже? Неужели это и было то наследство, которое мы передадим нашим потомкам? Неужели всё настолько плохо, что даже уже и я смирился с этим?
Я не хотел в это верить, и не мог позволить себе так думать. Я совершенно точно знал, что глупо было пытаться менять мир, взывать к человеческим принципам и морали. Невозможно стать каплей, которая переполнит океан дерьма. Как бы я не хотел лучшего будущего для Мирты — а для меня это было единственное важное во всей чертовой вселенной — не в моих силах было остановить надвигающуюся угрозу под названием «жизнь».
И пусть нельзя было ничего изменить, я всё равно обязан был сделать то, что должен. По-другому быть просто не могло! Может быть, и впрямь нет, не было и не будет ничего хорошего. Лишь только хаос, беспорядок, гниение и уродливое возрождение из мусора и останков подохшей цивилизации.
Но оставалось единственное подконтрольное мне зло. И это был я.
— Прощай, — сказал я и ударил по прибору, отчего чёрное стекло покрылось сетью трещин и раскололось.
— Что?
Реакция жреца была ожидаемая. Но слишком поздняя.
— Нет, — сказал он, — нет. Нет. Нет.
Его голограмма начала изображать различные эмоциональные состояния, но только теперь они не имели никакого значения ни для кого.
Камень в моей руке засветился так ярко, что тьма во всём помещении расступилась. Но нужно было ещё.
— Что ты делаешь! Зачем ты это делаешь!
Да, я был достаточно зол, во мне хватало гнева. Во мне было много ярости. Но этого не хватало артефакту для того, чтобы сработать должным образом. И тогда я позволил себе подумать о самом страшном.
И, более того, о весьма реальном.
Я представил себе Мирту. Куда вёл её этот Варя? В мир, из которого убежала Адаптация?
Или же он просто хотел воспользоваться ею, как делал это уже не раз. Заполучить своё и избавиться от неё. Ведь она была всего лишь ребёнком. Слабым и беззащитным ребёнком в этом жестоком мире.
Нет, и этого было мало…
И тогда в голове проигралась ужасная сцена.
В ней Варя, шедший по пятам Мирты, приставил дробовик к её голове. И она шла вперёд и ни о чём не подозревала. Затем раздался выстрел. Голова Мирты стала разлетаться. Вылетели глаза, мгновенно исказился макияж. Кожа поначалу скомкалась, а затем начала разлетаться, разрываться, рваться в клочья. Рыжие волосы мгновенно окрасились в кровавый, а потом унесло и их. Раздробленный череп раскололся от попавшего снаряда, и голова моей дочери разлетелась в разные стороны.
А вот этого… Было достаточно.
От этой кошмарной мысли меня всего затрясло и изнутри начало прорываться такое, чего я никак не мог сдержать. Это было сильнее меня, сильнее настолько, что было выше боли, важнее всего мира, ценнее, чем вся вселенная вместе взятая. Я не мог сопротивляться этому чувству и что
