– А я? Обо мне ты подумала? Что я буду делать без тебя?
– Поезжай в Москву. Или ты решила бросить отца? Напрасно!!! Но тогда – домой… В любом случае, здесь тебе делать нечего.
– Это грубость, Лола, – тихо заметил Джим. – Не думал, что такая девочка может быть… неделикатной.
– Я не девочка. Я почти студентка! – возмутилась Ло, как он и рассчитывал. – Я взрослый самостоятельный человек. Извини, ма, я не хотела… Я имела в виду, что тебе действительно трудно будет найти тут себе занятие… Тут ведь не Москва.
– Ты ничего не понимаешь! – Аликс негодовала, понимая, что дочь, в сущности, права.
– У меня есть предложение, – голос Джима звучал спокойно, а взгляд, обращенный на Ло – на ее локоны, лицо, шею, грудь, талию, бедра, ноги в атласных балетках, и на все это разом, – выражал еще большее восхищение. – Отложите проблему. Пусть созреет. Впечатлениям нужно дать… устояться. А пока пройдем на яхте через Атлантику. Вы, надеюсь, верите, что получаете приглашение от капитана?
– Капитана? – Ло сделала большие глаза.
– Да, собственной персоной, – сказал Джим. – Я ведь и правда капитан, девочка.
– О!!! – Ло была сражена. – На яхте?!
– Океанская яхта. Не моя собственность, конечно. Но я руководил строительством, а теперь поведу в порт назначения.
– Так она совсем новая! А вдруг… – Аликс посмотрела на дочь.
– О!!! – только и услышала она в ответ. – Конечно!!! Пожалуйста, ну, пожалуйста!!! Давайте!!! Ма!!! Это… Это чу-у-у-дно… – и вдруг голос ее оборвался.
Ло, поглощенная новым и возможным, вспомнила все-таки о настоящем.
– А когда? Когда? – спросила она, наморщив лоб. Видно было, что девушка пытается на чем-то сосредоточиться.
– Через два дня, крошка, – сказал Джим. – Времени на сборы вполне достаточно.
Лола молчала. Лоб не разглаживался. Она смотрела себе под ноги, туда, где ее узкие ступни в розовом атласе приминали высокий ворс персикового ковра.
Нет, думала она не о Париже. Этот город подождет. К нему всегда можно вернуться – никуда не денется. Стоял веками и еще простоит. Подумаешь… И Сорбонна – что там, в университет она вполне успеет. Более чем. Сейчас только август… Друзей у нее тоже пока не было – так, легкие необязательные и не обязывающие ни к чему знакомства. Их тоже всегда можно продолжить.
Но, но и но…
Аликс сидела на диване, подобрав под себя ноги, выпрямив спину, и смотрела на дочь удивленно. О чем она думает? Что вообще происходит? И что делать, если Джиму не удастся заманить дочь в Калифорнию? Оставить одну? Нет, невозможно. Но…
Джим улыбался по-американски, обнажив великолепный набор белых зубов. Они достались ему даром – по наследству, и ни московское нищее детство в рабочем пригороде, ни голодная юность, ни нервы – а он на самом деле был очень неспокойным человеком – ничто не могло нарушить благополучия этой на редкость удачной зубной системы. Он улыбался, этот красивый и хитрый, безответственный и жестокий мужчина. Но тоска – привычная, спокойная, тусклая, словно глухая крапива, она заполоняла его душу – неухоженную, заброшенную, одинокую, как забытый дальний угол чужого сада.
Его не слишком волновала вся эта картина. Аликс не лучше и не хуже других. Ло чудовищна, но именно поэтому легко выносима. Управляема. К тому же на нее приятно смотреть, и она любит себя показывать.
«Ну что ж, – говорил он своей тоске, – посмотрим. Подождем еще. Так или иначе, я сделал свой ход. Шулерский, совершенно хладнокровный, а потому в принципе безошибочный. Все должно получиться. Ошибки не будет. Не сорвется. Но вот если получится… – И калифорнийское побережье вставало перед его затуманившимся взором, и белый дом у океана – его дом, к которому он шел всю свою жизнь, – высился на холме – совсем, совсем близко… – Если получится… Вот тогда мы простимся с тобой, дорогая!»
«Неужели ты все еще веришь, – шептала в ответ тоска, – веришь, что у тебя что-то получится? Веришь, что можешь бросить меня? Я не женщина, милый. И мы с тобой – неразлучны. Что бы ни случилось. Даже если все выйдет. Знаешь, с каким удовольствием я поселюсь в твоем доме? Как разрастусь? Расцвету – невидными, блеклыми, сладковатыми цветочками? Как заполоню его весь, от порога до крыши? И никакие дайкири тебе не помогут. Никакие Лас-Вегасы».
Джим, улыбаясь, молчал. Затуманенным взглядом смотрел в пространство, повернув улыбку к Аликс. Глаза женщины сияли счастьем: неопытная, неискушенная, она приняла этот туман в его взоре за пелену желания.
Ло напряженно думала. Всего два дня. Завтра или послезавтра. Подойдет он к ней или нет? Ждать уже некогда, придется самой. Ей казалось, она где-то уже его видела – того парня на лестнице. В Москве, наверное. Где же еще? Но не в школе, нет. И дома у себя она его не встречала – к отцу заходили студенты, но не этот. Где же, где? Так и не могла вспомнить. Помнила только, как он стоял у подножья лестницы, а она, держа в руке подаренную Джимом бледную розу – в цвет атласных туфель и сумки, – медленно спускалась вниз в тот самый первый раз, – и он смотрел на нее так, как никто никогда не смотрел, – она узнала это узкое лицо, глубокие неподвижные серые глаза – то ли пристальные, то ли изумленные, серебристый шлем волос, порыв, устремленный к ней, но сдержанный – он был как стрела натянутого лука.
С тех пор всякий раз она подходила к лестнице с бьющимся сердцем – почему? Боялась: а вдруг его нет там, внизу? Вдруг все это ей привиделось? Вдруг она больше его не увидит? Но он стоял там – стоял и смотрел вверх. И она сходила по ступеням, нарочито медленно, глядя по сторонам – только не на него, наслаждаясь этим острым волнением, этим замиранием сердца и тем особым восхищением, с которым она смотрела сама на себя – но как бы его глазами. Это чувство было не сравнимо ни с чем. Она готова была испытывать его непрерывно, ежедневно, вечно, но нарочно ограничивала себя двумя встречами в неделю. И уж конечно, не собиралась ломать свой кайф, первой нарушив эту странную установившуюся между ними церемонию обыденным актом знакомства. Она «подсела» на эти немые отношения, обещавшие столь многое, как на наркотик, и уже не представляла себе жизни без них.
А теперь? Осталось всего два дня. Завтра она заговорит с ним. Только бы он пришел! Для этого, решительного, дня она оделась так, как давно задумала, – почти копируя одну картину. Конечно, совсем не точно – гораздо легче, современней. Та танцовщица из Валенсии, ее тезка, и стара, и неуклюжа, даже как-то кряжиста, и намотано на ней слишком много.
Но цветастая юбка, перехваченная черным атласным кушаком, но белое кружево блузки, открывающей шею, чтобы заметней была яркая нитка алых кораллов, но розовый атлас балеток, но поток черных локонов по плечам – все основные детали Лола продумала и для этого случая соединила.
И вот она смотрит вниз, сперва прячась за колонной: что?
Да, он пришел. Стоит, локтем опершись на перила внизу.
Вместо веера держа в правой руке розу – небрежно, бледно-розовым венчиком вниз, – как колет стебель нежные пальцы, – смотря по сторонам, но только не вниз, она шагнула на первую ступеньку, замерла на миг и стала спускаться.
