В голосе его звенела такая надежда, словно эта последняя соломинка могла чем-то помочь им всем.
Альбина взяла его за руку.
— Где сейчас Руна?
— Дома. Теперь всегда дома.
— Поехали.
— Куда?
— К ней. К вам домой. Я хочу видеть её.
Отец позволил усадить себя в машину, как сомнамбула, не пытаясь даже вникнуть в смысл происходящего.
Руна лежала среди множества подушек, без привычного макияжа, сильно похудевшая и бледная. Даже не бледная, нет, а серая, как тень от прежней Руны Дормич, экстравагантной и яркой, жадно ищущей внимания каждое мгновение её жизни. Её волосы, всегда ухоженные и блестящие, сейчас лежали тусклыми прядями на подушке. Казалось, они первыми сдались смерти, пока другие органы еще слабо сопротивлялись.
Услышав, что в комнату вошли, Руна приоткрыла глаза. В них мелькнула тень слабого удивления.
— Зачем вы здесь?
Альбина молчала, прижав руку к горлу, сдавленному спазмом рыдания. Несколько мгновений она не могла произнести ни слова. Отец подошел к Руне, поправил подушки и дал воды.
— Дорогая, она хочет помочь нам привезти сюда Альбиночку. Она обещала…
— Я не хочу видеть человека, отнявшего у меня дочь, — прохрипела Руна. — Я хочу видеть мою дочь.
— Дорогая, не нервничай, она же хочет нам помочь.
— Помочь? Она встала между нами и Альбиной, она заняла место семьи, она скрывает от нас Альбину. Я всегда была уверена, что тут не обошлось без какой-то аферы. Мою девочку обманули и использовали. Моя бедная девочка…
Руна устало прикрыла глаза, как будто эти несколько слов использовали всю её энергию. Отец молчал, подавленный всем происходящим. Защищать неизвестную ему девушку казалось занятием бессмысленным. Если ей хочется, пусть сама оправдывает свой приход, ведь она сама напросилась. Он хотел видеть дочь. И все.
— Да, ты права, мама. Тут не обошлось без аферы.
Руна с усилием повернулась к Альбине и нахмурилась. Отец обеспокоено посмотрел на неё. До его уставшего мозга не дошел смысл сказанного Альбиной, он лишь заметил нарастающую тревогу в глазах жены.
— Мама? — Руна судорожно глотнула слюну и вцепилась в одеяло.
— Ты говоришь «моя бедная девочка», — тихо продолжала Альбина. — а ведь ты даже не почувствовала, что я — это и есть твоя девочка. Ты никогда так не называла меня, мама. Никогда. Разве что в интервью. Ты не навещала меня в больнице, я стала тебе неудобна. А теперь ты говоришь «бедная девочка». Впрочем…
Альбина замолчала. Разве она пришла сюда для обвинений? Время обвинений давно прошло, моменты выяснения отношений упущены. А что теперь? Теперь она здесь для того, чтобы слушать.
— Я не понимаю… — отец вглядывался в её лицо, но не мог найти ответов на свои вопросы. Руна, напротив, все поняла. То ли приближение смерти сделало её более чувствительной к молчаливым звукам других душ, то ли болезнь истощила её привычную оболочку эгоизма и открыла доступ к материнским чувствам и инстинктам.
Альбина обернулась к отцу и в нескольких словах рассказала, что произошло. Он слушал совершенно ошеломленно, словно это происходило не с ними здесь, в этой комнате, а с кем-то ирреальным. Когда Альбина вновь повернула к матери, у той на глазах стояли слезы.
— Ну, мама, не плачь. — она осторожно провела пальцами по её влажным глазам. — Теперь уже не о чем плакать. Что произошло, то произошло. Ты хотела меня видеть — я здесь. Мы обе сделали много ошибок в нашей жизни. Но это уже в прошлом.
— Нас обоих судьба вывернула наизнанку, — Руна накрыла своей прозрачной ладонью руку дочери. — Я бы так многое хотела сказать тебе, но …. у меня просто нет сил… нет сил сказать все, что я хочу.
— Не надо, мама. Не терзай себя. Я все понимаю.
Альбина кусала губы, но это не помогало. Слезы было не сдержать.
— Ты не можешь понять, Альбина. Я не дала тебе шанса понять меня, как мать. Я…
— Мама, — Альбина положила голову рядом с ней на подушке. — я пришла просто повидать тебя. Не терзай себя воспоминаниями и сожалениями.
— Не останавливай меня. Я должна сказать это. Я не дала тебе любви в достатке, я не дала тебе тепла, понимания, поддержки. Я обделила тебя всем тем, что нужно маленькой девочке от матери. Я не прошу понимания сейчас. Ты никогда не поймешь все равно. Я прошу простить меня. Слышишь? Просто скажи, что прощаешь меня и уходи. Тебе незачем смотреть, как я превращусь в кучку костей.
Альбина испытывала только одно чувство — острую жалость. Злость, неприятие, обличающие слова, миллиарды раз вертевшиеся у неё в голове, обиды, затаившиеся еще со времен далекого детства — все это поблекло, стерлось, потеряло свои очертания перед лицом такого отчаяния. Она не видела в глазах матери ни любви, ни раскаяния, ни радости от встречи с дочерью. Не было в них и принятия ситуации, как это бывает у тех, кто умеет стойко воспринимать удары судьбы. Она видела в них страх — страх перед близкой смертью, страх перед невыносимой болью, поджидающей её каждую следующую секунду. Страх умереть и продолжать страдать и после смерти. А вдруг правы те, кто обещает судный день? Не найдя покоя в этом мире, она так надеялась обрести его хотя бы там, после смерти.
Кто такая Альбина, чтобы судить её теперь? Что она сама сделала для неё достойного? Всю жизнь она только требовала от родителей, вечно что-то требовала, ничего не давая взамен. Да, Руна не была идеальной матерью. А кто был идеален в их семье?
Руна смотрела в её глаза очень внимательно, словно пытаясь прочесть её мысли.
— Мне нужно знать, что ты не держишь на меня зла, — настойчиво повторила она.
— Конечно, мама. Я не держу на тебя никакого зла. Ты нужна мне, ты — моя мама, всегда была ею и будешь.
Руна выпустила её руки из своих, бессильно уронив их на одеяло. Она вздохнула, тяжело и протяжно. Полежала минуту с закрытыми глазами. Когда она открыла глаза, они были сухими и ясными. Смятение исчезло. Страх тоже.
— Теперь иди. Мне надо отдохнуть.
Альбина послушно встала.
— Я зайду завтра. Если нужны помощь, ну, деньги или еще что, я готова…
— Или, Альбина, иди. Позаботься о себе. Я не смогу уже этого сделать. Не повторяй моих ошибок. Дыши полной грудью и используй все возможности для любви. Ты и так уже получила второй шанс на жизнь. Используй его. Мне повезло меньше. Но это ничего, ничего….
Руна вдруг перешла на бормотание, а потом и вовсе затихла. Она уснула, обессилев от разговора и эмоций.
Альбина с отцом вышли из её комнаты. Она не знала, что еще сказать. Слова застревали на пол пути, опасаясь превратиться в рыдания. Говорить о своих ощущениях было бессмысленно.
