Мишнер остановился и обернулся.
— Она поехала туда, потому что я заплатил ей, чтобы она следила за вами.
Мишнер молчал.
— И то же в Боснии. Она поехала следить за вами. Я попросил ее пустить в ход все ее обаяние, и, похоже, ей это удалось.
Мишнер рванулся к нему, но Валендреа достал маленький черный пульт.
— Одно нажатие на кнопку, и сюда ворвутся швейцарские гвардейцы. — Валендреа улыбался. — Нападение на Папу — это серьезное преступление, не забывайте об этом.
Мишнер остановился и с трудом сдержал дрожь.
— Вы не первый, кого одурачила женщина. Она умна, — говорил Валендреа, приблизившись вплотную к Мишнеру. — Но я хочу вас предупредить. Не доверяйтесь всем подряд, Мишнер. На кону очень многое. Возможно, вы этого не понимаете, но, как знать, может быть, когда все это закончится, я останусь вашим единственным другом?
Глава LIX
Ватикан
30 ноября, четверг
13.50
Мишнер почти бегом покинул библиотеку. Амбрози ждал его за дверями, но не последовал за Мишнером в приемную, сказав лишь, что автомобиль ждет и водитель отвезет его, куда он захочет.
Катерина сидела на позолоченном канапе.
В голове у Мишнера крутилось одно: что заставило ее пойти на обман? Конечно, он и раньше недоумевал, как ей удалось найти его в Бухаресте и потом в Риме. Ему хотелось верить, что все происшедшее между ними было настоящим, искренним, но не мог отогнать от себя мысль, что она просто притворялась, рассчитывая подчинить себе его чувства и обезоружить его.
Он подозревал в предательстве кого-то из сотрудников или предполагал, что где-то в здании установлены жучки. А оказалось, что сообщницей его врага стала та единственная, которой он доверял!
В Турине Климент предупреждал его.
«Ты не представляешь себе, что скрывается внутри таких людей, как Альберто Валендреа. Он не слуга Господа. Думаешь, ты справишься с Валендреа? Нет, Колин. Он тебе не по зубам. Ты слишком порядочен. И слишком доверчив».
Подойдя к Катерине, он почувствовал, что у него пересохло горло. Наверное, его напряженное лицо выдавало его.
— Он сказал тебе обо мне? — грустно проговорила она.
— Откуда ты знаешь?
— Амбрози хотел сделать это вчера. Я поняла, что сегодня Валендреа точно все расскажет. Ведь я им больше не нужна.
Его снова захлестнули эмоции. Он молчал.
— Колин, они ничего не получили от меня. Совершенно ничего, поверь! — В ее голосе зазвучала мольба. — Я взяла у Валендреа деньги и поехала в Румынию, а потом в Боснию. Это правда. Но я сделала этого потому, что я сама хотела, а не потому, что так хотели они. Они использовали меня, а я их.
Все это очень убедительно, но Мишнеру не стало легче. Он спокойно спросил:
— А слово «правда» для тебя пустой звук?
Она прикусила губу, и рука ее задрожала. Но раздражения, с которым она обычно реагировала на подобный неприятный разговор, Мишнер не увидел. Не дождавшись ответа, он сказал:
— Кейт, я доверял тебе. Я говорил тебе то, что никогда не сказал бы другому.
— Но я не злоупотребляла твоим доверием.
— Как я могу верить тебе?
Как ему хотелось ей верить!
— Что наговорил тебе Валендреа?
— Достаточно, чтобы мы сейчас начали этот разговор.
Мишнер ощущал, как его охватывает оцепенение. Он потерял родителей, потом Якоба Фолкнера. Теперь его предала Катерина. Он впервые в жизни остался совсем один, и вдруг на него навалилась вся тяжесть его жизненного пути. Он снова осознал себя нежеланным ребенком, рожденным в приюте и отнятым у матери.
Он остался один, и идти ему некуда. После смерти Климента ему казалось, что его будущее — в этой женщине, которая сейчас стоит перед ним. Он был готов зачеркнуть четверть века своей жизни, чтобы любить ее и быть любимым ею.
Но разве это возможно теперь?
На несколько секунд между ними повисло напряженное молчание. Неловкое и тяжелое.
— Ладно, Колин, — наконец медленно произнесла она. — Я все поняла. Я ухожу.
Она повернулась к дверям.
По мрамору застучали ее каблуки. Мишнер хотел остановить ее.
Не уходи, останься.
Но он не мог заставить себя произнести эти слова.
Он направился в другую сторону, к лестнице на первый этаж. Он не собирался пользоваться машиной, предоставленной Амбрози. Он хотел, чтобы все здесь оставили его в покое.
Мишнер шел по Ватикану без пропуска и без сопровождения, но его лицо было так хорошо знакомо, что ни один из охранников ни о чем его не спросил. Он добрался до конца длинного коридора, украшенного изображениями планисфер и глобусов. Перед ним стоял Маурис Нгови.
— Я слышал, что вы здесь, — сказал Нгови вместо приветствия. — И знаю, что произошло в Боснии. Как ваше самочувствие?
Мишнер кивнул:
— Я собирался позвонить вам позже.
— Нам надо поговорить.
— Где?
Нгови понял, дал Мишнеру знак следовать за ним. Они молча проследовали в архив. В читальных залах опять было полно исследователей, историков и журналистов. За одним из столов Мишнер увидел кардинала-архивариуса.
Нгови подошел к старику и коснулся его плеча. Тот вскинул голову, вскочил, вытянулся. Все трое направились в одну из комнат. Заперев дверь изнутри, Нгови сказал:
— Думаю, здесь нас никто не слышит.
Мишнер повернулся к архивариусу:
— Я думал, вас уже сняли с должности.
— Я работаю до конца этой недели. Послезавтра последний день.
Мишнер знал, что значит эта работа для старика.
— Жаль. Но думаю, так будет лучше.
— Чего хотел от вас Папа? — спросил Нгови.
Мишнер тяжело опустился в одно из кресел.
— Он думает, что у меня документ, пропавший из хранилища. Письмо отца Тибора Клименту, касающееся третьего откровения Фатимы. Факсимиле перевода. Я понятия не имею, о чем он говорит.
Нгови как-то странно посмотрел на архивариуса.
— В чем дело? — спросил Мишнер.
Нгови быстро передал Мишнеру информацию о вчерашнем посещении архива Валендреа.
— Он вел себя как безумец, — вставил архивариус. — Все время твердил, что что-то пропало из футляра. Я просто испугался его. Боже, спаси церковь! — Он истово перекрестился.
— Валендреа что-нибудь объяснил? — спросил Нгови.
