нетерпением жду, что скажет Виталий, какую, так сказать, резолюцию вынесет. Как оценит, что посоветует.
Да, выстраивалось, выстраивалось, и было это чрезвычайно любопытно и, рассказывая, старался я смотреть на себя со стороны, словно в зеркало. И пусть искаженно, пусть не совсем объективно, но видел, видел кое-что… Да, конечно: и страх мешал мне всегда, как всем, и неуверенность, и всякие комплексы – то есть та самая «жалкость», Лора права, – но все же не это было главным в последний период жизни. Понять, понять я хотел, почему мы боимся, лжем, почему не любим друг друга, не верим, почему происходит все этак наоборот. Правильно я вел себя с Лорой или неправильно? И как быть с ней теперь? Как все-таки быть с очерком – идти на компромисс с Алексеевым, сжав зубы, «наступая на горло собственной песне» временно, или, наоборот, освободиться от всех этих зажимов и писать совершенно свободно, не думая ни о каком напечатании? Но тогда… Заработать деньги можно, наверное, даже не только фотографией. Но как все-таки публиковать свои вещи, как их «пробить»? Ведь практически везде, во всех редакциях – одно и то же…
И еще понять бы, что на самом деле происходит в стране. Почему преступность не падает, а растет? Почему вообще все как-то странно? Твердят о преимуществах социализма, и я верю в это, но почему же люди так плохо живут? Почему в американском фильме, например, все солнечно и свободно? Где правда? Где правда, и – что делать? Извечный российский вопрос. Изменить то, что вокруг, мне одному невозможно, конечно, но вот путь для себя каждый человек должен выбрать всегда.
Внимательно слушал меня Виталий, почти не перебивая. Хотя иногда задавал короткие вопросы, и порой они казались мне какими-то странными, и выражение его лица тоже не всегда было таким, каким мне хотелось бы видеть. Но я увлекся и с интересом видел, как все выстраивается, и неприятные эти детали отнес лишь на счет своего сиюминутного эгоизма – ведь отдыхать поехали, отвлечься, а я вот затеял исповедь, которая очень нужна мне, но так ли она нужна Виталию? И я сказал даже:
– Виталий, ты извини, я понимаю, что слишком заговорился, меня понесло, но еще немного осталось, совсем чуть-чуть, а потом приедем и будем спокойно рыбу ловить, ладно?
– Ничего, ничего, ты продолжай, раз уж начал, я потерплю, – ответил Виталий. И добавил, смеясь: – Если, конечно, немного осталось…
Ну, в общем кое-как я закончил – к этому времени мы приехали на станцию, вышли из электрички и ждали автобуса на площади поселка, чтобы ехать дальше – к реке Озерне. Заняли очередь – очередь была длинная, мы стояли в хвосте, и Виталий велел мне стоять, а сам оставил рюкзак и пошел в начало очереди, чтобы, как он сказал, познакомиться с туристами и, может быть, сесть в автобус вместе с ними, иначе не втиснуться и придется ждать другого автобуса, а он через час.
Я выговорился, и мне было легче теперь, я даже чувствовал, что близок к какому-то решению насчет очерка, но вот к какому, не понимал пока.
Виталий договорился-таки с туристами – он и здесь был прагматиком! – мы сделали вид, что из той же компании, и когда подошел автобус, втиснулись следом за ними. Веселой была дорога на Озерну, хотя и пришлось все время стоять в тесноте – туристы пели, много было смеха, шуток, улыбок, настроение в автобусе царило праздничное, наконец-то я мог расслабиться по-настоящему в ожидании весеннего леса, реки, рыбной ловли, которой так увлекался когда-то. Спасибо Виталию!
Вышли из автобуса и шли сначала улицей, затем полевой дорогой, а потом уже и прямо через лес к реке Озерне, к заветным местам Виталия. Волшебной музыкой звучали голоса птиц в голом весеннем лесу, приятным казался и шорох прошлогодней травы, хруст веточек, вкусным казалось даже чавканье резиновых сапог по грязи. Фиолетовыми и розовыми огоньками светились первые цветы медуницы, на них с гудением садились шмели. Весело журчала вода реки, обтекая торчащие со дна коряги, ветки…
Не хотелось ни о чем говорить, хотелось только слушать эту музыку жизни, дышать чистым воздухом, видеть весеннюю благодать.
Была, тем не менее, уже вторая половина дня, мы принялись собирать сучья для костра, потом расставляли палатку. Попробовали ловить на поплавочные удочки, но безуспешно. Вероятно, вода была еще слишком мутная, рыба не видела наживку.
Виталий сказал, что главная надежда – на донки. Потом сидели в сумерках у костра, варили ужин, ели, пили не спеша чай. Под ночным небом со звездами…
Я не торопил Виталия, хотя ждал от него ответа. Как ни хорошо здесь, в лесу у реки, но завтра все равно возвращаться. И послезавтра вернется старое. И надо будет в нем жить.
– Ну, что ж, – сказал, наконец, Виталий. – Ты хорошо рассказал, я, кажется, понял. Если хочешь знать, я ждал этого. Знал, что так будет. Еще когда ты из института уходил. Я тебе говорил, помнишь? Если ты будешь писать то, что на самом деле думаешь, никто такое не напечатает. Ты всегда был идеалистом, ты и сейчас идеалист. И с Лорой своей тоже. Зачем ты ей нужен такой, подумай сам? Для нее ты действительно неудачник и жалкий. И по-своему она права, ты не находишь?
Он посмотрел на меня, и мне не понравился его взгляд. Я такого не ожидал. Не понял еще до конца, к чему клонит Виталий, но выражение его глаз не понравилось.
– По-своему она права, да, – согласился я – По-своему. Но… Ты что, тоже считаешь меня жалким, что ли?
Виталий ответил не сразу, но я понял, что угадал. Этого я, честно, не ожидал. Что-то произошло вдруг между нами, что-то как будто сломалось. Я еще не разобрался, до конца, но привычный комок встал в горле, и навалилась тоска.
– Понимаешь, как бы это поточнее выразиться, – начал Виталий, не глядя мне в глаза, сдержанно, сочувственно даже, но с непонятной какой-то холодностью, с отчуждением, точно так же, как и Антон. – Ты думаешь, что ты прав. В чем-то ты действительно прав. В идеале, что ли… Но на самом деле ты не прав совсем, если по жизни.
Тут он поднял голову и посмотрел мне в глаза. С удивлением я увидел, что взгляд его был жесткий, чужой.
– Ты не прав в том, что и на самом деле ведешь себя как неудачник, – продолжал Виталий твердо, с уверенностью. – Вот ты метался, мучился, слушал всех, во все старался вникнуть. Обнадежил
