это прекрасно понимаю.
Но почему было не подождать до конца обеда и не принять меня культурно на выходе из ресторана? Нормально делай, нормально будет – ну это же так просто! Почему эта простая истина так сложна к пониманию?
Вот никак не понимаю.
Глава 20
Заснуть не успел – только улегся, едва слышно щелкнул замок и дверь чуть-чуть приоткрылась.
– Максим, это я, – услышал я негромкий голос Жанны.
Молодец, с пониманием – помнит, что пистолет у меня есть. Держит в уме ситуацию, что вдруг я заснул уже и сейчас могу пальнуть в нее с перепугу. Только после предупреждения дверь открылась, и Жанна появилась в проеме. С босыми ногами, закутана в тонкое белое одеяло – на римлянку похожа.
Отвечать я ей не стал, просто приподнялся на локтях и оперся на изголовье кровати. Показывая, что не сплю. Жанна пошла вперед, оставив дверь приоткрытой. У меня плотно опущены шторы, а в коридоре свет неяркий, горит слабое дежурное освещение, так что она сейчас явно с трудом ориентируется в темноте комнаты. Мягко и осторожно ступая, Жанна подошла и присела ко мне на кровать.
– Юра позвонил, – неожиданно сообщила она.
– Что сказал?
– Сказал, что через четыре дня летим в Москву.
– Зачем?
– Принято решение отправить тебя во Флориду, там спокойнее. Но прежде, это политический вопрос, тебе надо будет посетить прием в посольстве Конфедерации. Там тебе в торжественной обстановке хотят вручить орден за спасение прокурора.
– Оперативно.
– Дэвид Мэйсон далеко не последний человек, так что да, оперативно. Но есть и еще кое-что.
– Что?
– С тобой хочет поговорить Генрих Станкевич.
– Насчет чего?
– Я не знаю. Но это согласовано с Родионовым, так что можешь сильно не переживать, на съедение не бросят.
– Да я и не переживаю.
– Это хорошо.
Жанна поднялась с кровати и замерла, глядя на меня сверху вниз. Глаза ее поблескивали (для меня, в моем спектре зрения), контур закутанной в одеяло фигуры четко очерчен на фоне светлого проема двери.
– А ты знаешь, что у тебя в темноте глаза как у кошки светятся? – вдруг спросила Жанна.
– Знаю.
– Отчего так?
– Воздействие Сияния, я тебе про него рассказывал.
Жанна постояла еще немного, потом ткань с ее плеч мягко соскользнула на пол. Если закутанная в одеяло она была похожа на обычную римлянку, то без одеяла глядя на нее я легко представил римскую богиню. В обычной ситуации, обычный человек, кроме очертаний фигуры мало бы что рассмотрел – темно, но я-то в темноте хорошо вижу. Так что сравнение с римской богиней проводил вполне полно и экспертно.
Жанна между тем скользнула под одеяло, прижавшись ко мне неожиданно горячим телом. Я так и сидел оперевшись плечами на изголовье, так что Жанна перевернулась на спину и положила голову мне на грудь, глядя снизу-вверх.
– Помнишь я упоминала, что рассчитывала устроить себе небольшой, но незабываемый отпуск?
– Помню.
– Ты как насчет поучаствовать?
Глава 21
– И кто же такой Генрих Станкевич?
Родионов в ответ на вопрос только хмыкнул и отвернулся, глядя в иллюминатор.
Наш Ил-108, небольшой административно-служебный самолет, как в этом мире в России бизнес-джеты официально называли, только что набрал высоту и под ровный гул двигателей направлялся в сторону Москвы.
Посмотрев на проплывающие снизу облака, Родионов еще раз усмехнулся невесело себе и своим мыслям, после чего наконец поднял на меня взгляд.
– Кофе будешь?
– Не откажусь.
– Сахара сколько?
– Три ложки.
Родионов воззрился на меня в состоянии крайнего удивления, я же недоуменно плечами пожал. Кофе пью раз в несколько дней, иногда даже раз в неделю, но, если уж пить, так чтобы со всех сторон бодрило.
Смотрел Родионов крайне удивленно, но комментировать мой запрос не стал и зажал кнопку связи со стюардессой.
– Лидочка, мне как обычно, а Максиму положи три ложки сахара. Только не размешивай, он слишком сладкий не любит.
А нет, все же не удержался от комментария.
Через минуту стюардесса Лидочка принесла кофе, поставила на столик и приветливо нам обоим улыбнувшись, удалилась. Только после этого Родионов заговорил.
– Генрих Станкевич – экстраординарный человек великих возможностей. Человек, который сделал себя сам, яркая звезда на политическом небосводе и эталонный пример для подражания.
Родионов смотрел на меня, во взгляде виделась грустная насмешка.
– Также можно сказать, что Генрих – удачливое ничтожество и самый настоящий эталонный мудак. В принципе, обе характеристики одинаково верны. Тебе с какой стороны рассказывать?
– Мне бы крупицу истины.
Родионов в удивлении поднял брови, но комментировать не стал.
– Мы с Генрихом в одном училище учились, предпоследний выпуск перед началом реформы.
Под взглядом Родионова я понимающе кивнул. В этом мире служил в бригаде постоянной готовности, и у нас – со слов замполита, была более обширная образовательная программа чем в других частях. И на лекциях наш майор много и подробно рассказывал, как после вспыхнувших в девяностых по всем границам Союза кровопролитных конфликтов, по итогу их опыта, изменялся не только облик армии под новые вызовы и правилась идеология в ходе видоизменения Союза, но и была кардинально реформирована модель военного образования.
– Классификацию офицеров по Манштейну слышал?
– Это про четыре типа офицеров? Глупые и ленивые, трудолюбивые и умные, трудолюбивые и глупые, а также умные и ленивые?
– Да. Самый страшный взрыв знаешь какой?
– Взрыв энтузиазма у деятельного идиота?
– Откуда ты взялся такой эрудированный?
– Из другого мира.
– А, ну да. В общем, нынешняя модель позволяет энергичных и тупых, самый опасный тип по Манштейну, отсекать с порога. Но Генрих, он как спящий агент – он бы и в нынешней системе не сразу себя показал, у него ведь энергичные вспышки случались приступами.
– Настойчивость, энтузиазм, инициативность – это всё отрицательные качества, если человек тупой.
– Вот-вот. Я чуть было не вылетел из училища из-за него, потом общение свел к минимуму. Как он до выпуска дотянул – уму непостижимо, просто повезло. Сейчас бы он не только сетку психологов не прошел, ты же про рекомендательную систему слышал?
– Да.
– Про коэффициенты?
– Да.
В стране сохранилась всеобщая воинская повинность, но службу в армии все начинали с Курса молодого бойца, и начинали с двадцати одного года. Дальше некоторым, не
