и ещё от каких-то несущественных людей – но ничего от Фёдора. Он получал её бесконечные послания, и после каждого стояло две галочки. Получал, читал и молчал, бессовестно молчал. Музыка играла громко, весёлые возгласы раздавались отовсюду…
Игорь с Марком отжигали на танцевальной площадке и по очереди прибегали, пытаясь вытащить своих дам, но те сопротивлялись и отнекивались. Виктор с Сашкой давно ушли искать местечко потише, и за столом остались только Марина и Юля, которая вдруг замолкла, рассеянно поглядывая по сторонам, словно ждала чего-то.
– Юль, говори! Не томи! Что стряслось?
– Это… случилось давно… – неожиданно начала Юля.
Марина придвинулась к ней совсем близко, замерла, прикрыла одно ухо ладонью и всё равно из-за грохочущей музыки слышала лишь отрывистые фразы, остальное по аналогии додумывал её мозг.
– Виктору исполнилось восемь, и мы только переехали в Лондон. Всё было отлично, он пошёл в местную школу, быстро освоился и через полгода болтал на английском не хуже, чем на русском. Марин, ведь так всё хорошо было! И вдруг стал часто жаловаться на головную боль: «Мама, болит! Мама, болит!»
Юля затихла на несколько секунд. Ей трудно было говорить, она сдерживалась как могла и пыталась не заплакать.
– Я сначала не обращала внимания, думала, возрастное. Так бывает. И у меня частенько в детстве болела голова. Но всё же решила обратиться к врачу. Он назначил обследование. С этого момента начался мой ад… – она опять примолкла и тяжело вздохнула. – У него нашли опухоль. Небольшую и не злокачественную. Но самое страшное было то, что она оказалась неоперабельная и ни один хирург не брался её удалять. Мы были в Америке, в Швейцарии – все говорили одно и то же: будем наблюдать. Кто-то предлагал облучение, кто-то был категорически против. Прописали какие-то таблетки. Его тошнило, но у нас не было выбора. Раз в три месяца мы делали обследование. Она не росла. Он практически перестал жаловаться на головные боли, но я продолжала жить в постоянном страхе. Временами отходила, старалась воспринимать мир по-прежнему, но у меня плохо получалось. Только лекарства, которые выписал психиатр, приглушали чувство тревоги. Виктор рос, и всё оставалось без изменений. Если вначале без успокоительных я и дня прожить не могла, то потом научилась иногда обходиться и без них. Тревога не ушла, но появилась надежда, а позже и уверенность, что ничего плохого с ним случиться не может. Мы проходили обследование уже не раз в три месяца, а два раза в год, и это ещё больше вселяло веру. А сейчас, когда мы приехали после каникул и пошли на плановую проверку, результаты оказались неутешительные. Я не писала и не звонила тебе. Не было ни сил, ни желания… Мы делили наше горе с Марком. Я так благодарна ему! Он сильней меня, и только он сумел убедить, что мы будем бороться до конца и обязательно найдём выход. Нам порекомендовали одного хирурга во Фрайбургской университетской клинике. Мы поехали в Германию все вместе. Это был единственный врач, который согласился оперировать Виктора. Но без особых гарантий… Нам пришлось согласиться, и мы через неделю возвращаемся туда. Я не хотела приходить сегодня. Я вообще почти никуда не хожу. Марк настоял. Он сказал, что мы не должны поддаваться панике и обязаны верить, не теряя ни одного дня нашей жизни.
Марине стало холодно, и она почувствовала, как побежал озноб по коже. «Как так бывает в жизни?! У Юли во всём случилось счастье, настоящее везение. Она встретила мужчину, который полюбил её, принял, как родного, её сына, дал ей всё, что только может пожелать женщина… И всё вдруг рассыпается, и случается огромное горе, когда ты можешь потерять единственного сына, которого бережно растила, охраняла, видела его будущее, представляла, какими будут его дети… Как страшно!» Марина представила себя на месте Юли, и её передёрнуло от ужаса.
– Виктор знает?
– Раньше нет… Лет в четырнадцать сам всё нарыл в интернете, сопоставил и спросил меня в лоб: «Это правда?» Я сначала растерялась, начала врать. Он остановил меня: «Мама, я уже взрослый и должен знать правду…» Мне пришлось сказать всё как есть. Виктор сделал вид, что это ничуть его не испугало, но я-то понимала, что он испытывает. Когда тебе всего четырнадцать, и ты вдруг узнаёшь такое! Но он оказался твёрже, чем я думала. Виктор запретил мне и Марку вести любые разговоры на эту тему и был очень благодарен, что ни Дэвид, ни Антон ничего не узнали. Ему не хотелось, чтобы его пусть и некровные братья считали неполноценным человеком, который постоянно находится в зоне риска и требует снисходительного отношения. Только один раз я увидела в его глазах минутное отчаянье, когда нам озвучили результаты последнего обследования. В Германии он вёл себя уже совсем по-другому – шутил с врачами, подсмеивался над собой. Виктор приготовился к борьбе. Удивительно, сколько в этом юном создании отваги и решительности! Он маниакально учится и занимает себя чем-то полезным каждую минуту своей жизни. Я оказалась самой слабой и словно отложила жизнь на завтра. Часто мне становится стыдно, и я чувствую себя предателем, потому что в моей голове не осталось светлых мыслей, только ожидание трагедии. Я стараюсь, Марин, очень стараюсь… Мы никогда не знаем, как поведём себя, коснись нас та или иная беда. Сопереживать на расстоянии кому-то чужому – это одно, самому нести крест – совсем другое.
Марина не знала, что говорить. Имеет ли смысл успокаивать и выдавливать из себя дежурные слова «держись», «всё будет хорошо», «надежда умирает последней»?.. Она просто улыбнулась, взяла её худенькую ручку в свои ладони и, однако, сказала самую что ни на есть дежурную фразу:
– Всё… будет… хорошо!
Других слов, чтобы поддержать ближнего, ещё не придумали, да и что есть выше веры, надежды и любви? И случаются в жизни такие моменты, когда банальность становится единственным лекарством для души и сердца.
Марина так прониклась Юлькиной исповедью, что тол fa-ко сейчас увидела, как Игорь с Марком прямо на сцене отплясывают «Семь сорок».
– А мой-то куда?! Тоже мне главный еврей!
Игорь выделывал кренделя, старательно повторяя движения за Марком, ещё и успевал бегать за Сёмкой и принуждать его к совместному веселью. От перевозбуждения алкоголь Семёна не брал, и он предпочитал поболтать с университетскими друзьями, из которых многие приехали издалека, даже из Южной Кореи. Миловидный кореец, похожий на нежный, хрупкий цветок лотоса, терпеливо ждал, пока Игорь отцепится от Семёна и они смогут продолжить беседу.
– Пошли, может, подёргаемся? – предложила Марина,
