Рахман как-то слышал, что перед смертью за долю мгновения проносится вся твоя жизнь. Но это оказалось ложью. Последней картинкой, промелькнувшей в памяти Рахмана, была белозубая улыбка юной Оленьки.
И его оголенную шею поцеловала ледяная сталь.
Глава 19
Казнить (,) нельзя (,) помиловать
Заброшенный хутор, на едва-едва уцелевшей лестнице которого жались друг к дружке два человека – мужчина в плаще, чью голову покрывал накинутый капюшон, и девушка в научном скафандре, – стоял на небольшой поляне, окруженной голыми деревьями.
Коннор и Скай переговаривались, дабы скрасить тянущееся время ожидания:
– Вот и настал тот час, о котором ты так давно мечтал. – Скай наполнила крышку от термоса горячим чаем. – Как ощущения?
– Мы до самого последнего вздоха стояли горой друг за друга, несмотря на то что не всегда ладили в коллективе. – Коннор протянул ладонь к внутреннему карману своего грязного плаща, но так необходимой ему сейчас бело-синей пачки в нем не оказалось. Он совсем позабыл о том, что попытался отказаться от этой дряни по просьбе Скай. И начал с малого: перед уходом выбросил все сигареты, что нашел в доме, в мусорный бак во дворе. – Но никто из них не заслужил такой участи. Даже Сашка, который меня откровенно бесил. Или Кон, который продал нас. Никто не заслужил погибнуть так, словно беззащитные овцы в окружении волков. Лис, Кон, Метла, Сашка, Макс. Они все умерли, а я остался в одиночестве, словно бы доживать за них их жизни, неся их судьбы в себе, в своей памяти. Я ведь Кона во всем винил, когда вскрылось, что он на Малинина работает. Но кто виноват на самом деле? Кон? Запутавшийся в себе юноша? Или Сорока, что продал информацию о «шаре» и нам, и Малинину, желая заработать как можно больше?
– К чему ты клонишь?
– Малинин воспользовался ситуацией. Он надавил на Кона, фактически заставив его пойти против своих. Но заварил всю кашу Сорока. Если бы не он, неизвестно еще, как сложилась бы судьба нашего братства.
– Но уже ничего не исправить. Ты же понимаешь, что казнь Сороки не вернет твоих друзей?
– Никогда ничего не исправить. У нас и тогда не было шанса ничего сделать. Сашка даже не понял, что смерть настигла его. Это был очень страшный день. Именно тогда я стал совершенно другим человеком. Я не соврал, я действительно прирезал тех тварей за Периметром, того мажора и его семейку, своих соседей, а еще я был наемником и убивал за деньги. Но в случае с теми людьми у меня… случилась единичная вспышка неконтролируемого гнева, а в те годы, когда я был наемником, я убивал мразей и бандитов, от смерти которых все только вздохнут спокойнее. И в эти годы Коннор был только маской. Но потом Никита умер. Истек кровью в тех камышах. Нелюдимый и замкнутый в себе парнишка, который воспитывался и рос в детском доме; дурак, выдумавший себе друзей, которых у него никогда не было и не могло быть, – истек кровью, а на его место пришел психопат и машина для убийств по имени Коннор.
– Как это так, что у тебя не было друзей? А кем были Лис и компания?
– Я не об этом. Смотри: как-то раз, когда к моему костру подсел вольный бродяга, мы разговорились с ним, и я припомнил историю якобы из моего детства. Историю о том, как я пил водку с друзьями на строящемся стадионе. Но это не моя история, а Макса. Он нам рассказал ее как-то, а я запомнил. Понимаешь, к чему клоню? Я всегда жил в маске. Всегда выдумывал себе что-то. Иллюзию прошлой жизни. Никита был наивным. Верил в то, что, если найти суррогат прошлого, станет легче жить. Коннор же просто циничный кусок дерьма без капли хорошего.
– Потеряла нить, если честно.
– Забудь тогда. Возвращаясь к предыдущему. Все то, что делало меня человеком, что еще теплилось во мне, сгинуло после Карьера. Я думал, что прощу Кона, и капелька того светлого все же вернется, но потом Кона не стало, а я вновь погряз в убийствах. В каком-то смысле всем погибшим в Карьере повезло. Только припомни Лиса. Кона. Хотя ты его не знаешь. Мы трое остались, и нас всех это доканывало, мешало нам двигаться дальше. В тот день мы потеряли себя. Если бы я мог вернуться в прошлое, я бы предпочел быть убитым там же, у портовых кранов или в тех же камышах возле сухогруза.
– Зачем?
– А что сейчас? Что во мне осталось? Что я умею делать? Только убивать. Разве в этом мое призвание?
– Твое призвание стать хорошим человеком и исправиться. Я знаю, ты можешь, ты уже делаешь это. – Скай допила чай. – Надеюсь, что, когда последняя ниточка, связывающая тебя с Карьером, оборвется, ты сможешь зажить нормальной человеческой жизнью. Ты уже доказываешь, что способен на это. Что бы ты сам себе ни говорил, но в тебе осталась человечность.
– Дальше-то что?
– Тебе придется завязать с убийствами. – Девушка положила голову наемнику на плечо. – Раз и навсегда. Ты сам заметил, что убийство Малинина только больше увлекло тебя в трясину. Как только ты разберешься с Сорокой, раз это для тебя крайне важно, попробуй научиться прощать. Иначе ничего не выйдет. Но вообще я бы советовала тебе убраться с этой поляны и не марать руки.
– Я не могу. Я слишком долго этого ждал.
Послышалось характерное тарахтение дизеля.
– Вот и все. – Коннор поднялся. – Сейчас все кончится.
* * *
Лицо заливала теплая кровь, из глаз брызгали слезы, кружилась голова, перехватило дыхание. Огонек попытался подняться на локтях, попытался оглядеться, но получил берцем в живот. Снова начал задыхаться и хватать ртом воздух, словно рыба в воде.
Пистолет Огонька упал на прелую листву.
– Сука! Стоять! Стой, тебе говорят!
– Я… я… не дергаюсь, тварь…
Удары посыпались как из рога изобилия.
– За что вы его?! – донесся крик Сурена.
Крик, который Огонек едва-едва расслышал.
– Отвали!
В голове гулким набатом словно бил колокол.
– Отвали, рядовой! С тобой потом разберемся, расскажешь мне, где наших ребят погубил! Антипин?! Антипин, твою мать!
– На связи! – Голос сержанта искажался, проходя через шипящие динамики рации. – Что вы там за цирк устроили, товарищ лейтенант?
– Сталкера поймал. Слышишь, животное, – это Гусляков уже Огоньку, – документы какие есть у тебя? Сюда давай, если есть!
– По… пошел ты… на… х… рен…
– Пойду! – Лейтенант снова осыпал его бок ударами ноги. – Как тебе такое «сходить на хрен»? Понравилось? А в Зоне тебе понравилось? Сука, ты арестован! – провозгласил он. – За незаконное пересечение охраняемого периметра… Э, ты что, русло попутал?!
– Отойди от него, лейтенант! Отойди, или я тебя грохну.
Огонек все же сумел приподняться. В глазах двоилось, но он смог разглядеть Сурена, который направил пистолет на лейтенанта: рядовой уверенно сжимал рукоять «макарова», его ладонь даже не подрагивала, а палец твердо лежал на спусковом крючке.
