Почти.
***
Покончив с проверкой всех девяти вассальных родов, я перепоручила казначею дары, попрощалась с ним и управляющим и отправилась по делам Вейры и Диоры. В первом же городе остро почувствовала разницу между настроениями во дворце и среди простых жителей империи. Мне казалось, что мастера, занимающиеся починкой, боялись? Их страх не шёл ни в какое сравнение с ужасом переполненных повозками улиц. Многие уезжали из своего городка, в котором, если верить Вейре, побушевало всего одно неведомое чудовище. Я сразу натянула на себя многослойные ментальные щиты, стремясь отгородиться от чужих эмоций, и стало легче.
И лишь пройдя несколько кварталов, я поняла причину паники: тварь была одна, но разрушений она наделала, как армия магов, и дома четверти города были помяты, а то и разрушены ударами и пожарами до основания.
Но хуже всего были кровавые надписи на стенах неблагополучных кварталов:
«Явились вестники Бездны!»
«Трепещите, драконопоклонники, вестники Бездны объявили конец их эпохи!»
«Вестники Бездны явились спасти всех нас!»
«Вестники Бездны скоро вернутся!»
«Драконы не спасут вас!»
Видящих нет всего ничего, а фанатики культа Бездны уже распоясались. Понятно, почему некоторые предпочитали бежать из города.
У всеобщей суеты было положительное для меня свойство: все были так заняты, что глава гильдии строителей, к которому я обратилась за помощью в срочном ремонте дома родственников Диоры, обошёлся без свойственных гильдейским руководителям долгих разговоров, призванных показать их значимость, а сразу велел перейти к делу. Услышав просьбу с отсылкой к праву дракона, позволяющему нам получать приоритет во многих делах, воскликнул:
– Да всем нужен ремонт правом дракона, только этим правом дракона я не могу увеличить число своих работников. Так что в общую драконью очередь!
Он не был служащим ИСБ, и свидетелей тоже не было, лишь сутулый секретарь, и оба они – люди, воздействие на них требовалось одинаковое.
– Это родственник любовницы старшего принца империи, – с особой модуляцией сказала я. – Вы должны поставить эту семью в приоритет. Это ваша обязанность как верного подданного.
К этому аргументу я прежде не прибегала, так что глава гильдии не мог сравнить впечатления до и после воздействия и уверенно сказать, что был зачарован.
– Да, конечно, я верный подданный, – кивнул глава гильдии. – Иначе и быть не может.
Все подобные бытовые вопросы, как и устройство драконессы из рода Вейры к лучшему целителю города, решились легко. Сложнее было с освобождением буяна из тюрьмы и спасти родственников Вейры и Диоры от опасной службы: пусть и слабоватые, но они были драконами, а из-за почти полной неуязвимости новых тварей к магии остальных существ всех взрослых обученных драконов призывали и распределяли в патрули по стране и дружественным королевствам. И с военными-драконами я не могла так легко управиться одним только голосом: они знали о свойствах моего рода, ожидали этого и встречались со мной только группами из разных существ, в том числе и медведеоборотней, не только невосприимчивых к ментальным воздействиям, но и плохо поддающихся волшебному голосу Сиринов. Любая попытка повлиять голосом тут же была бы замечена и обошлась бы мне боком.
Пришлось помогать себе, считывая память кабинетов в надежде отыскать слабости их владельцев. Одного капитана я взяла измором: обещала ходить за ним до тех пор, пока он не выполнит просьбу, и через час он достаточно озверел, чтобы назначить родича Диоры охранять собственный дом.
Второй капитан взял на встречу со мной человека со слабым ментальным амулетом, и, покопавшись у того в голове, я нашла подход к этому дракону: ещё один неудачливый любитель игр согласился за кошель серебра приписать родича Вейры секретарём в штаб.
Третий – тут я побеспокоилась заранее и выяснила всё у слуг – коллекционировал женские серьги, я попросила его оценить серьги, которые собиралась подарить только что придуманной возлюбленной, и он не смог устоять, начал торговаться, я уверяла, что не могу отдать дар для невесты, и в итоге он (несмотря на недовольство сослуживцев и возглас «Да он пользуется твоей слабостью!») за коробочку купленных в ближайшей ювелирной мастерской серёжек списал дедушку Вейры на пенсию.
Четвёртому нужно было выговориться, и он пользовался амулетом, пропускающим эмоциональный фон, так что подтолкнуть его в нужном направлении было легко. Он орал на меня полчаса, брызгая слюной, до хрипоты – о том, какой ужас эти новые твари, как население перепугано, как его воины перепуганы, о сотнях погибших. А потом рухнул в кресло. Извинившись, он подписал бумаги о переводе очередного моего подопечного в штаб.
Сейчас, вдали от дворца, когда я снова ломала чужие щиты, воздействовала голосом, искала способы решить множество дел, мне было легче не думать о произошедшем за последнее время. Я словно вынырнула из омута и плыла на поверхности. Задачи снова были конкретными и поэтапно исполнимыми.
Может быть, мне просто подходило такое занятие, а может, свободнее я себя чувствовала потому, что не ждала по укоренившейся привычке защиты, наставления или одобрения находящегося рядом дракона. Все вокруг были просто инструментами, целями, фигурами на игральной доске – точно так, как учили меня дедушка и отец воспринимать окружающих, не способных управлять голосом, вторгаться в разум или делавших это хуже, чем Сирины-менталисты. Впервые со смерти семьи я снова действительно хотела, а не чувствовала себя обязанной упражняться в менталистике и силе голоса, ведь я познала ещё не все тайны наших удивительных способностей.
Из последнего в моём служебном плане штаба, где я отвоевала с опасной службы последнего из рода Диоры дракона призывного возраста, я шла по пустой в этот вечерний час улице. Сияли фонари. В окнах свет не горел, все попрятались, затихли в домах, и только птицы наполняли воздух любовными трелями. Я почти понимала их, я улавливала их страстные призывы, их жажду жизни, саму их суть.
Мне было по-злому хорошо, во мне снова кипела жгучая сила, которая никогда ещё не была такой хищной. Я хотела действовать, хотела… освободиться от страха, от ожидания, зависимости от принца Элоранарра, хотела стереть из памяти наш проклятый поцелуй, всё, что к нему привело, и всё, что случилось потом, потому что из-за этого я будто потерялась, сломалась, перестала быть собой, умерла.
У высокой ограды я остановилась. Птица сидела на свесившейся на дорогу ветке, раскачивая её, и последние лепестки белых цветов осыпались вниз. Я смотрела в блестящие чёрные бусины глаз. Она была такая нежная, наивная, надеялась на мою доброту…
– Тириньк-тиньк-тиньк, – пропела птичка, и я подхватила её сладкий голос, я сделала сладость отравой:
– Умри.
У меня никогда это не получалось. Я часами тренировалась под присмотром дедушки или отца, возлагавших надежды на то, что у меня проснётся истинный дар, тренировалась без них – желая порадовать их успехом, а после их смерти – из тупого упрямства, но никогда, как бы ни старалась, ни одно живое существо не погибло от моего приказа. «Тебе не хватает жёсткости, – объяснял это дед. – Ты хочешь любить, а не убивать, поэтому не получается».
