Книга Сладкая жизнь в Париже. Гастрономические авантюры в самом прославленном и противоречивом городе мира - Дэвид Лейбовиц

Образ, который люди рисуют в своем воображении о моей жизни в Париже, это утренний поход в булочную за круассаном, который я ем, читая Le Monde в кафе на уголу. (Берет на голове — опционально.) Потом целый день провожу в дискуссиях о Сартре в Латинском квартале или гуляю с блокнотом по залам Лувра, а на закате любуюсь Эйфелевой башней, прежде чем направиться в ресторан с тремя звездами Мишлен, чтобы вкусить экстравагантный ужин. Позднее, отметив окончание дня парой бокалов коньяка в лаунже George V454, я медленно дефилирую по набережной Сены, пока не окажусь дома, где отправляюсь в постель отдыхать перед следующим столь же насыщенным днем.

Одним из недостатков моего характера является то, что я с утра не слишком приятен, поэтому из любезности по отношению к другим отказываюсь покидать свою квартиру, пока не выпью кофе и не съем пару тостов, прокручивая онлайн New York Times и читая электронную почту. Верите или нет, но я ни разу не поднимался на Эйфелеву башню. После нескольких часов, проведенных в застрявшем лифте — ужасе клаустрофоба — в здании, где я живу, с женщиной на том конце экстренного телефона, попросившей меня позвонить попозже, потому что все ушли на обед, вы можете понять, почему я избегаю лифтов всеми возможными способами.

Что касается «звездных» ресторанов, я не могу понять, как можно платить за тарелку супа сотню баксов, — разве что кто-то оплачивает счет вместо меня. Но вы можете представить, как часто меня куда-то приглашают, зная мое к отношение к гостям.

* * *

Одним из первых слов, которые я выучил во французском классе, было raleur, что значит «кто-то, кто жалуется». Может быть, это la grisaille455, тусклое серое небо, которое нависает над Парижем, вызывая la morosite ambiente — всеохватывающий мрак, который обволакивает весь город. Жалобы — такая важная часть здешней жизни, что мой первый учитель французского решил преподать мне это понятие с места в карьер.

Но, живя здесь, теперь я понимаю печально известное нежелание французов меняться. Начиная с моего ежедневного багета, который пекут именно так, как мне нравится, и до продавца помидоров на местном рынке, который каждый раз, как меня видит, поет тему Джеймса Бонда (хотя и повторяю ему, что мистер Бонд на самом деле британец), мне нравится, что вещи здесь остаются неизменными. И давайте посмотрим правде в глаза.

Большинство туристов приезжают в Париж, чтобы окунуться в его славное прошлое, а вовсе не удивляться современным нововведениям.

Раздражает как раз то, что вы отправляетесь на рынок, расчищая себе путь с помощью корзины, а парень, торгующий помидорами, не исполняет вам серенаду и обслуживает как любого другого покупателя. (В придачу вы еще и обнаруживаете на дне пакета пару гнилых помидоров.) Или, что хуже всего, в вашей пекарне на углу, куда вы ходите каждый день, сменились пекари.

Когда я только въехал в свою квартиру, главным плюсом — помимо самой тщательной малярной работы в мире — были фантастические багеты в пекарне через дорогу. Каждый длинный батон был мечтой, испеченный до грубой, в трещинках, коричневой корочки, с маленькими крупинками муки, прилипшими к острым краям надрезов, шедших по всей длине с равными интервалами. Продавщица перебирала всю корзину, чтобы найти для меня самый лучший, потому что знала, как я это ценю. Потом она оборачивала багет по центру квадратом бумаги, несколько раз резко скручивала концы, и передавала его мне с неизменным «Merci, monsieur, et bonne journee!»456

Получив свой багет, я ощущал, как его тепло согревает руку, и не мог дождаться, когда выйду наружу и откручу самый вкусный хрустящий кончик, le guignon. К моменту, когда я добирался до своей квартиры на самом верхнем этаже здания, я уминал половину багета, и по пути следования оставалась красноречивая линия из крошек, выдававшая меня с головой.

Однажды в конце лета, через несколько лет, пекарня вновь открылась после les vacances. В восторге от того, что они наконец-то вернулись после своего ежегодного месячного отпуска, я ворвался в магазин, но вздрогнул, увидев за прилавком незнакомую женщину. Выслушав мой заказ, она грубо плюхнула на стойку багет, первый попавшийся из корзины, и тот был удивительно гладким и бледным, без единой неровности. Взяв его, я почувствовал, как будто поднимаю кувалду. Мне не нужно было даже пробовать его, чтобы понять, что что-то не так.

Снаружи я отломил кончик и сунул в рот; мучнистый вкус и резиновая текстура были на несколько уровней ниже, чем у того багета, что продавался в местном Franprix.

* * *

Несмотря на мои неудачи, я гордился тем, что я пережил le bizutage, «дедовщину», которую нужно выдержать, когда переезжаешь в новый район Парижа, потратив целый год или даже больше на то, чтобы подружиться с местными торговцами и заслужить хорошее обслуживание.

Иногда ты добиваешься успеха, как это было в местной boulangerie; иной раз нет, как в случае с неприятной леди из магазина шоколада в нескольких кварталах от места, где я живу, к которой я так и не подобрал ключика.

Я понял, что у меня получилось, когда продавщица в charcuterie наконец-то ответила на мои дружеские увертюры и поддержала со мной разговор, длившийся пару минут, вместо обычного хмыканья в мой адрес. И говорили мы не только о том, сколько saucisses мне нужно и предпочитаю ли я обычные сардельки или те, что aux herbes457.

Это произошло после пяти лет посещения ее магазина дважды в неделю, что означает: я делал здесь покупки около пятисот раз, пока не заслужил чего-то иного, чем обслуживание с презрительной гримасой. Теперь она отрезает четыре ломтика jambon de paysanne458 именно той толщины, что мне требуется, и иногда даже позволяет мне уйти, оставив ей €10 за покупку стоимостью €8,50, не заставляя меня ждать, пока отыщет по карманам мелочь на сдачу. (Французы любят получать деньги, но не любят с ними расставаться.) Забавно, чем измеряется здесь твой успех, — тем, что тебе больше не отсчитывают точную сдачу, и толщиной ломтиков ветчины.