— Как вышло, что ты можешь видеть меня настоящего за этой холодной маской?
Джейн грустно улыбнулась:
— Потому что я скрываюсь под той же самой маской, Мэтью. Потому что… у нас одинаковые страхи. Одинаковые пороки. Наши сердца, наши души тоскуют по одним и те же вещам, но мы не можем признаться в этом. Не можем принять это, боясь потерять контроль над своей жизнью. Потому что под этими масками мы — всего лишь люди. Хрупкие, ранимые, испуганные. И, как мне кажется, одинокие.
— Да, одинокие, — тихо повторил Мэтью, изучая лицо любимой, которое вдруг осветилось необычайной красотой.
Джейн будто источала мудрость, чуткость, понимание и прощение, берущие за душу.
— Ни один из нас не хочет снять эту маску, позволить другим заглянуть за внешнюю оболочку. Мы боимся своих слабостей и не желаем показывать, что мы — просто люди. Мы боимся предстать такими, какие есть. Мы опасаемся, что после этого уже не сможем контролировать все, что с нами происходит. Нам остается лишь прятать свои чувства, скрывать их и надеяться, что они навсегда будут похоронены там.
— Но я сумел разгадать твои чувства, Джейн, точно так же как ты — мои.
— Верно. Мы оба были сломлены, уничтожены чужими обманами и своенравием. И все же нам удалось снять эти маски — мы скинули их в наших объятиях, сумев взглянуть, на измученные души друг друга. Я даю тебе прощение, если это именно то, чего ты ищешь, но, что еще важнее, я даю тебе свое понимание. Осознание того, как это прекрасно — просто быть человеком, разделять боль другого, как если бы она была твоей собственной болью.
Дух захватывало от красоты Джейн, силы ее духа, ее мудрости. Восхищенный, Мэтью не мог произнести ни слова, он был способен лишь любоваться своей возлюбленной. Определенно, ее красота не поблекнет с годами, не надоест со временем, а лишь расцветет, будет сиять все ярче, подпитываясь ее стойким характером, опытом, чувствительностью. Красота Джейн была уникальной, и ни одна другая женщина не могла похвастать подобным очарованием.
Ах, как же страстно Мэтью желал удержать эту красоту, спрятать ее для себя, наслаждаться ею — только самому! Джейн принадлежала ему. Уоллингфорд не знал, когда это произошло — в момент, когда кончики пальцев медсестры нежно коснулись его израненного тела в больнице, или совсем недавно, когда их тела медленно соединились, и Джейн сумела хоть ненадолго собрать воедино осколки его разбитого сердца…
— Поговори со мной! — зашептала любимая, и в ее голосе послышалась ранимость, мольба. — Пожалуйста, скажи хоть что–нибудь!
Посмотрев на Джейн, Мэтью почувствовал, как что–то внутри него зажглось огнем, и слова, которые он прятал так глубоко внутри, сами собой слетели с уст:
— Ты все усложняешь, Джейн! Ты превращаешь то, что было между нами, этот простой и откровенный акт страсти, во что–то мне неведомое — в то, что я не могу понять.
Джейн села на диване, смахнув волосы с лица:
— Что это значит?
Мэтью так хотел прикасаться к ней, сидеть с ней рядом, гладить по этим чудным волосам… Он хотел почувствовать, как тело Джейн накрывает его сверху.
— Это значит, Джейн, что я не могу понять это ощущение, но хочу стать для тебя всем! Хочу доставлять тебе удовольствие — демонстрировать страсть, которую ты сможешь испытать только в моих объятиях. Эти мгновения принадлежат только нам, и в своем воображении я уже вижу, как мы доставляем друг другу блаженство! Знаешь, я ведь никогда не заботился об удовольствии женщин. Я прикасался к ним, только чтобы разбудить ответное желание, но думал лишь о своей похоти, своем физическом наслаждении. Я никогда не думал о потребностях своих многочисленных партнерш, никогда не заботился ни о чем, кроме грубой физиологии. Но ты заставила меня измениться. Ты помогла мне увидеть всю красоту чувственного соединения тел, заставила меня сгорать от вожделения, которое я доселе не испытывал…
Он подошел к возлюбленной и взял ее на руки:
— Я так хочу показать тебе силу своей страсти, Джейн!
Она чувствовала мощь рук Мэтью, который направлялся к постели со своей восхитительной ношей. Льняная рубашка возлюбленного была расстегнута, и Джейн могла ощущать жар, исходящий от его тела. Наслаждаясь силой крепких, будто высеченных из стали плеч Мэтью, она скользнула пальцами под рубашку и нежно провела по широкой груди. Кожа плотно обхватывала развитые мускулы, от нее веяло мужественностью, исходил теплый и душистый аромат восточных специй.
Отбросив ложную скромность, Джейн позволила своей ладони проникнуть дальше под рубашку. Поглаживая грудь Мэтью, она восхищалась его мышцами — твердыми, как скала, и тонко очерченными, словно высеченными искусным скульптором.
Откинув голову назад, Джейн изучала лицо Уоллингфорда, который следил за ней своим немигающим взором. Радужные оболочки глаз графа ярко блестели и переливались, словно нарисованные тушью, и Джейн снова подумала о том, сколь прекрасными и таинственны были его глаза.
Вместо того чтобы с обычным неистовством бросить возлюбленную на постель, Мэтью нежно положил Джейн на сложенные одеяла и нырнул следом, почти накрыв ее тело своим. Он крепко прижался к любимой, и они вместе опустились в восхитительную мягкость матраса. Джейн едва не задохнулась, ощутив стремительный натиск и очевидные признаки возбуждения Мэтью. Затвердевшая выпуклость его тела прижалась к ее лону, и вскоре Джейн чувствовала только страстное желание и необыкновенное спокойствие, непривычное ощущение безопасности и правильности происходящего.
— Я могу прикоснуться к тебе? — спросила Джейн, проводя ладошками по плечам Мэтью.
Он кивнул в ответ:
— Я скажу, когда твоих прикосновений окажется слишком много.
Любимый прильнул к губам Джейн — отчасти потому, что хотел остановить нескончаемый поток вопросов. Она поняла это, но позволила Мэтью делать все, что ему хочется. Разрешила хоть на некоторое время забыть о терзавших его думах.
— Я просто сгораю от нетерпения, Джейн! Мне хочется медленно, не спеша изучить все твое тело — так, как я давно мечтал, но так пока и не сделал…
Джейн приложила палец к губам Мэтью, пытаясь сдержать уже срывавшиеся с его уст слова раскаяния.
— Ты дал мне все, что мне было нужно, Мэтью. Я нуждалась в тебе, безумно, отчаянно, и ты разгадал мои чувства! Теперь мое тело снова жаждет тебя, желая большего!
Глаза Уоллингфорда загадочно потемнели и на мгновение скрылись под длинными ресницами. Проследив за плотоядным взглядом любовника, Джейн увидела, что он занят развязыванием тесемок на ее сорочке. Как завороженная следила она за красотой и изяществом его длинных смуглых пальцев, расплетающих и ослабляющих ленты белья. Дыхание Джейн участилось, стоило ей почувствовать, как эти пальцы пробежали по животу и освободили от ткани бедра.
— Я хочу дать тебе больше, Джейн. Хочу смаковать тебя, осыпать поцелуями и исследовать губами каждую частичку твоего тела… Хочу проводить языком по твоей коже… — сказал Уоллингфорд своим низким интригующим голосом. И он выполнил обещание, мягко щелкнув кончиком языка по рубцу на ее губе. — Я хочу прикасаться к тебе всюду — к твоим губам, шее, грудям, твоему округлому животу. К твоему прекрасному маленькому влагалищу… — плотоядно прорычал он, заставляя тело Джейн содрогаться в предвкушении порочных, запретных ласк. — Я хочу, чтобы ты рассказала мне о своих желаниях. Хочу, чтобы откровенно призналась мне, чего ты хочешь от меня, что мне следует с тобой сделать…
