Книга Вторжение. Судьба генерала Павлова - Александр Ржешевский

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84

* * *

Прошла страшная ночь, и настал новый день без облаков и дождя. Над палатками штаба птицы распелись вовсю. Запоздалый соловей, перепутав середину лета с весной, наполнял зеленую бездну леса своей радостью.

Однако Павлов не замечал чистого утра, голубого неба и пения птиц. Чистое небо означало налеты, и теперь он был рад умереть под бомбежкой. Но такого неоценимого дара судьбы Павлов не дождался. Он стоял в стороне, не зная, куда себя деть, когда из штабной палатки вышел Ворошилов, крепенький, загорелый, как молодой боровичок. Следом выступивший Шапошников был изможден, сух, но выбрит с особой тщательностью.

— Смотри-ка, соловьи! — удивился Климент Ефремович.

Вид у него был бодрый, неунывающий. Он чуть было не запел, но вовремя спохватился. С некоторых пор он с легкостью относился к превратностям судьбы. Он пережил свое после Финской кампании, когда боялся разделить участь Тухачевского и прочих. Никто не помог, все ждали его ареста. Буденного чуть не взяли. Но Семен удержался. Отбился, когда приехали брать. Удержался и Клим. Пусть как военный спец он даже с Семеном не равнялся. Но когда требовалось выжить, мозг его становился зорок и остер. В самое тяжкое время он вдруг десятым чутьем угадал, что Сталину нужна его, климовская, былая слава. Потому как умножает и подпирает авторитет самого вождя. Одиночество без знаменитого окружения вождям тоже не сподручно. «Ворошиловские стрелки» помогли. Миллионы юношей с такими значками ходили. Как же их под корень, и безболезненно?

Оценив причину своей неуязвимости, Климент Ефремович начал потихоньку успокаиваться и посматривать на себя со значительностью. Такой неуязвимости совсем не имел Шапошников, которому приходилось постоянно бороться за свое место в общем ряду. А ему, Климу, требовалось гораздо меньше. Пока Сталин был в Москве, он боялся одного Сталина. И без наркомовской должности чувствовал себя в большей безопасности. Жизнь стала проще. Прокукарекал, а там хоть не расцветай.

Вместе с Шапошниковым он пробыл в штабе фронта несколько дней и, естественно, ничего не смог изменить в ходе боев. Вся ответственность возлагалась на Павлова. И Климент Ефремович, избалованный даровым успехом, и Борис Михайлович, ценивший самую малую толику сталинского внимания, оба ощущали подспудно, как спасительно то, что не они оказались в роли командующих.

Оба чувствовали, какая невообразимая мощь давит и разрывает фронт. Шапошников понимал это лучше и помалкивал, когда Ворошилов начинал рассуждать о самоотверженности и геройстве. Ему было невыносимо думать о предстоящей мучительной акции. Но он убедил себя, что это надо воспринимать как стихийное бедствие — обвал, землетрясение, цунами, когда изменить, подправить уже ничего нельзя.

Павлов старался не смотреть на кремлевских посланцев, и все же какая-то сила разворачивала его к ним. Без сомнения, прилетевший накануне Еременко доставил новые секретные инструкции относительно бывших руководителей фронта. И Павлов, и Климовских, и многие другие с трепетом ждали решения своей судьбы. Хотя две вышедшие на поляну фигуры были лишь исполнителями, от них веяло властью. Нет, смертью!

И совсем некстати над головами раскатился долгой несмолкаемой трелью соловей.

Щурясь от света, Ворошилов упорно вглядывался в пронизанную лучами зелень. Казалось, голос крохотного певца доносится с разных сторон.

— Смотри-ка! — не скрывая удивления и озабоченности, Ворошилов обернулся к Шапошникову. — Шуму на весь лес, а самого не видать. Наверно, подружку отыскал или солнцу радуется. У них все просто.

— Это у нас все просто, — желчно заметил Шапошников. — А у них сложно.

— В каком смысле? — не понял Ворошилов.

— Сейчас прилетят и покажут, — неопределенно бросил Шапошников, взглянув на небо.

Ворошилов как-то странно, виновато поглядел на Бориса Михайловича и направился к Павлову.

— Успокойся, — негромко сказал он. — Не надо так переживать.

Чуть было не похлопал по плечу. Потом вернулся к Шапошникову.

— Что ж, будем начинать?

Шапошников кивнул.

К Павлову приблизился оперативник штаба Хаджи Мансуров с доброй вестью: атаки немцев на бобруйском направлении отбиты. Под именем «Ксанти» Мансуров воевал с Павловым в Испании. Поэтому, подходя, улыбался не по-уставному. Но замер, увидев новых лиц. По знаку Ворошилова из леса вышли два работника НКВД. Ксанти замер, увидев их приближение.

Павлов тоже обратил внимание на хлопцев с васильковыми фуражками. В следующий миг понял — они направляются к нему. Он готовил себя к этому со вчерашнего дня. Позорное рыдание, истерические выкрики, тяжкое забытье — были следствием этой разрушительной мысли. Он знал, что оно будет. Теперь вопрос заключался в том, как. Учтут ли геройскую звездочку и звание? Он нарочно надел сегодня все ордена.

Вестники смерти к нему подошли — и не хлопцы, а крокодилы с немигающими глазами. Один сорвал петлицы, знаки отличия. Другой — награды вместе со звездой. Павлов стоял, не шевелясь, и только васильковые фуражки плавали в окутавшей его жуткой тьме.

Потом прояснилось. Он видел, как привели Климовских и начальника связи фронта Григорьева. Бывшего начальника.

— Прощай, Ксанти! Не поминай лихом, — сказал Павлов Мансурову, который стоял ни жив ни мертв.

Подвели еще пятерых. Среди них оказался великолепный артиллерист Клыч. «Его-то почему?» — ворохнулась у Павлова тоскливая мысль.

Ему указали на машину голубого цвета. Вторым туда же, без слов, втолкнули бывшего начальника штаба фронта генерала Климовских.

Остальных погрузили во вторую, зеленую.

Повезли в направлении Орши.

После этого из леса вышел Еременко.

— Вам все ясно? — сказал Ворошилов. — Вступайте в права командующего фронтом. А мы поехали.

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84