Мальчик не переставая звонил в колокольчик, и, когда процессия подошла к мосту. Жиль, а за ним и Понго опустились на колени.
Священник с любопытством смотрел на двух путешественников. Жиль с не меньшим любопытством смотрел на священника. Было ему никак не меньше шестидесяти лет, хрупкие плечи, казалось, согнулись под тяжестью сутаны, но лицо, еще довольно свежее, обрамленное красивыми сединами, освещалось живыми черными глазами.
— Кого вы ищете, господа, в доме, где правит смерть? — спросил он как человек, привыкший повелевать.
— Я ищу Жоэля Готье, — ответил Жиль, не вставая с колен в знак уважения к святым дарам. — Я шевалье де Турнемин…
Крик радости вырвался у человека с деревянной ногой.
— Вы приехали, господин шевалье, вы приехали, как он просил! Сколько радости вы ему доставите!
Жиль увидал тогда, что несчастный калека был не кто иной, как Пьер, внук Жоэля, и вспомнил, что в беседке на берегу Сены в подслушанном разговоре двух незнакомцев упоминалось о несчастном случае, произошедшем с внуком старого Готье. Сразу забыв о священнике, Жиль поднялся с колен, подошел к Пьеру и заключил его в свои объятия.
— Пьер Готье! — сказал он растроганно. — Что с вами произошло, мой друг?
Молодой человек сильно изменился. Лицо, прежде веселое и пышущее здоровьем, побледнело и осунулось. Но на вопрос Турнемина он, пожимая плечами, ответил с улыбкой, хоть и невеселой:
— Не повезло, господин шевалье… Видно, так Бог судил.
— Вернее, твое чрезмерное мужество, Пьер, — прервал его священник. — Ногу, сударь, он потерял прошлой зимой. Стояли страшные холода, дикие звери в поисках пищи пришли в деревню и стали нападать на людей. Пьер, безоружный, бросился спасать девушку, на которую напал волк, и был так жестоко искусан, что ему пришлось ампутировать ногу. Он чуть не умер после операции…
Наконец-то нам открывают.
Ворота медленно со скрипом отворились, и появилась женщина в белом чепце, в ней Жиль узнал Анну, мать Пьера и невестку старого Жоэля. Когда Бог и его служители, а также следующие за ними Жиль и Понго вошли в замок, она тщательно закрыла ворота и повела всех к низкому дому, где в прежние времена жили егеря.
Жиль снова увидел большой зал, украшенный огромным гранитным камином, длинный стол из каштанового дерева со скамейками по сторонам (за ним он уже однажды сидел), резные перегородки. За одной такой перегородкой, в нише, стояла кровать умирающего. Полог был откинут, перед кроватью горела свеча. Ее маленькое пламя дрожало на сквозняке, ибо по обычаю все окна были распахнуты настежь, чтобы душа, покинув ненужное тело, могла легко найти дорогу на небо. Старик, накрытый белоснежной простыней, скорее напоминал младенца, того Жоэля Готье, которого в незапамятные времена крестили в соседней церкви.
Несколько человек: старуха, два работника с фермы и молодая девушка — стояли на коленях и шептали молитвы. К их приглушенным голосам иногда присоединялся и слабый голос умирающего, но когда зазвенел колокольчик и вошел священник, все встали и почтительно отошли.
Жиль с удивлением глядел на девушку — ее плечи еще вздрагивали от рыданья, но обаяние молодости и свежести принадлежало жизни, а не смерти. Розовощекая, с золотистыми толщиной в руку косами, с темно-синими, почти фиалковыми глазами, в которых сверкали невыплаканные слезы, она затмевала все в этой комнате — и жар камина, и огонь свечи.
Очарованный Жиль не спускал с нее глаз, и тогда Пьер, заметив его изумление, сказал:
— Это моя младшая сестра, господин шевалье, Мадалена. Вы помните ее?
— Конечно. Но я оставил ребенка, а вижу девушку.
— Ей уже шестнадцать лет, а когда вы уезжали, ей было всего тринадцать. Конечно, она изменилась.
Изменилась?! Неужели маленькая девочка, вечно донашивающая старые юбки матери, робкая и молчаливая, превратилась в это небесное создание?! Она была на полголовы выше брата и на целую голову выше матери, светлая, сияющая, грациозная, без жеманства и естественная, как полевой цветок. В ней было что-то от природного благородства ее деда: тот же высокий и гордый силуэт.
Девушка, встретив восхищенный взгляд Турнемина, покраснела, отвернулась и пошла помогать священнику. На большом сундуке стояли свечи, распятие, чаша со святой водой. Не в силах оторваться от грациозной фигуры девушки, Жиль прошептал:
— Как она прекрасна!
— О да, — вздохнул Пьер, — и это большое несчастье. Подобная красота не нужна бедным девушкам. Мать хотела отдать ее в монастырь, но дед не позволил. А теперь…
Как бы тихо они ни говорили, но их шепот привлек внимание священника. Он сурово взглянул на них и резко бросил:
— Сейчас не время болтать и, если господин де Турнемин согласен…
Но он не договорил. Раздался сдавленный хрип, рука умирающего жадно схватилась за полог кровати.
— Господин… Ах! Ко мне!.. Ко мне!
Жиль и Пьер бросились к старику, тщетно старавшемуся встать со своей кровати. Его руки уже не слушались, пальцы, скрюченные, как каштановые сучья, не могли найти крепкой опоры, чтобы приподнять одеревеневшее тело.
— Отец, — застонал Пьер, — вы делаете себе только хуже…
Но Жоэль Готье уже узнал Турнемина, он позволил уложить себя на подушки, набитые овсяной половой, и теперь не спускал с него счастливых глаз.
— Вы приехали! Благослови вас Бог!
— Как только я получил ваше письмо, я сразу же отправился в путь, — сказал Жиль мягко, пожимая руку умирающего.
— Я счастлив… я так молил… чтобы успеть.
Послушайте… меня покидают силы…
Тут на плечо Жиля легла рука священника.
— Сударь, уступите мне место. Вы поговорите после…
— Нет… нет, пусть он останется!
Старый Жоэль почти кричал. Священник не уступал, но умирающий слабым голосом возразил:
— Нет, извините старого человека, господин приор, вас побеспокоили из-за меня…
— Конечно! Аббат Редон заболел, у него лихорадка, и, чтобы уважить вас, пришлось пойти мне…
— Тогда уважьте и это мое желание. Господин приор, пусть Бог минутку подождет. Я должен, должен… поговорить с шевалье. Ах, я чувствую, что смерть приближается…
— Но если она вас заберет раньше, чем вы исповедуетесь? Подумайте о спасении вашей души!
— Моей души?.. Она будет… ох, как я страдаю… Она будет в большей опасности, если я не выполню свой долг… Во имя спасения моей души, всего минуту. Господин приор… всего минуту…
Пораженный силой духа этого изможденного тела и требовательным голосом, больше похожим на слабое дыхание ветерка, священник согласился, но предупредил:
— У вас мало времени!
