Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
Барри утирает слезы, на него навалилась вся эмоциональная тяжесть последних двух лет вместе с Хеленой и двух месяцев без нее. Он дождался этого седьмого юбилея временной линии лишь для того, чтобы понять, каково это – быть личностью со многими прошлыми жизнями. Понять себя целиком. Одно дело, когда тебе рассказывают, что у тебя была дочь. И совсем другое – помнить ее смех. Как ты впервые взял ее на руки. Все эти моменты в их совокупности оказались почти неподъемной ношей.
«Не возвращайся за мной, Барри».
Он уже вернулся. В то утро, когда он, проснувшись, обнаружил ее мертвой рядом с собой, он воспользовался креслом, чтобы вернуться на месяц назад и побыть с ней еще немного. Когда она снова умерла, он вернулся еще раз. И еще. Он десять раз убил себя в капсуле, пытаясь отогнать прочь молчание и одиночество своей жизни здесь без нее.
«Он ушел из этого странного мира чуть раньше меня, – цитирует Хелена. – Это ничего не значит. Для нас, тех, кто верит в физику, разница между прошлым, настоящим и будущим – лишь иллюзия, за которую мы упрямо держимся. Эти слова Эйнштейн сказал о своем друге Мишеле Бессо. Трогательно, согласись? И мне кажется, он был прав».
Барри на экране плачет.
Барри перед экраном плачет.
«Мне так хочется сказать: я не жалею, что случайно построила уничтожившее мир кресло, потому что иначе в моей жизни не появился бы ты. Но это, наверное, все же не слишком красиво. Если ты очнешься шестнадцатого апреля две тысячи девятнадцатого и вдруг обнаружишь, что человечество ничего не вспомнило и не самоуничтожилось, я хочу, чтобы ты прожил замечательную жизнь – уже без меня. Постарайся найти свое счастье. Со мной ты его нашел – значит, сможешь найти еще раз. Если же человечество вспомнит – мы сделали все, что смогли, и если тебе сейчас одиноко, Барри, помни – я с тобой. Может быть, не в твоем нынешнем мгновении. Но в моем. В моем сердце».
Она целует Барри рядом с собой, посылает воздушный поцелуй в камеру.
Экран темнеет.
Барри переключается на новости, в течение пяти секунд смотрит, как ошалевший ведущий «Би-би-си» сообщает, что по США ударили несколько тысяч ядерных боеголовок, и выключает телевизор.
* * *
Он идет через вестибюль к двери, защищающей его от убийственного холода.
С ним сейчас старинное воспоминание о Джулии. В нем она молода, как и он сам. Меган тоже с ними, они в кемпинге рядом с озером высоко в Адирондакских горах. Воспоминание кажется почти живым. Запах сосен. Голос его дочери. И однако боль от него заволокла сердце, словно черная туча.
В последнее время Барри много читал великих философов и физиков. От Платона до Аристотеля. От абсолютного времени Ньютона до относительности Эйнштейна. Из какофонического моря теорий и философий скалой выступала единственная истина – никто и понятия не имеет, о чем говорит. Блаженный Августин все прекрасно сформулировал еще в четвертом веке: «Что же есть время? Если никто меня не спрашивает, я прекрасно знаю что. Если спросят, я не знаю, что ответить спрашивающему».
В какие-то дни время кажется текущей сквозь него рекой. В другие – что он лишь скользит по ее поверхности. Иногда представляется, что все уже случилось, и он просто узнает об этом по капле, мгновение за мгновением, что сознание его подобно игле в бороздках пластинки, уже записанной – с начала и до самого конца. Что все наши решения, наши судьбы предопределены с первым нашим вдохом.
Барри читает данные на панели.
Ветер: безветренно
Температура воздуха: -83,9oF, -64,4oC
Температура с учетом ветра: -83,9oF, -64,4oC
Влажность воздуха: 14 %
Однако в такие ночи, когда сознание беспокойно, а сны полны призраков, время кажется вторичным по сравнению с главным движителем всего – памятью. Возможно, фундаментальной является именно память, а время рождается уже из нее.
Вызванная воспоминанием боль ушла, но Барри не жалеет, что оно его посетило. Он прожил достаточно долго, чтобы понимать – боль означает, что много лет назад, в мертвой временной линии, в этот момент все было замечательно.
* * *
Который час, неважно. Ночь продлится еще полгода.
Ветер стих, температура упала ниже минус шестидесяти, при которых замерзают ресницы. До исследовательской станции отсюда около полумили, в огромной полярной пустыне она – единственное пятнышко созданного человеком света. О пейзаже говорить не приходится. Барри сидит посреди плоской белой равнины из выветренного льда, простирающейся во все стороны до самого горизонта.
Кажется невозможным, что пока он сидит здесь в одиночестве посреди неподвижности, остальной мир рассыпается на части. И еще невозможней, что все это из-за кресла, случайно изобретенного женщиной, которую он любит.
Она похоронена во льду совсем рядом, на глубине четырех футов, в гробу, который Барри сколотил из найденных в мастерской сосновых обрезков. Небольшую табличку он сделал из самого лучшего куска дуба, который сумел отыскать, и вырезал на нем надпись – в последние два месяца это было его основным занятием.
Хелена Грей Смит
Родилась в Боулдере, штат Колорадо 13 октября 1970 г.
Умерла в Восточной Антарктиде 14 февраля 2019 г.
Храбрая, прекрасная, гениальная
Возлюбленная Барри Саттона
Спасительница Барри Саттона
Он окидывает взглядом ледник.
Ни ветерка.
Ничто не движется.
Полностью замерзший мир.
Словно бы вне времени.
Небо прорезают метеоры, а над горизонтом только что поднялось южное сияние – мерцающая зелено-желтая лента.
Барри заглядывает в яму рядом с могилой Хелены. Вдыхает морозный воздух, переносит ногу через край и осторожно опускается ниже уровня равнины. Плечами он касается стен ямы, между его могилой и могилой Хелены пробито отверстие – можно вытянуть руку и потрогать сосновый гроб.
Так хорошо снова быть рядом с ней. С тем, что когда-то ею было.
Прямоугольник могилы обрамляет ночное небо. Смотреть в космос из Антарктиды – все равно что смотреть в космос из космоса. В подобные ночи – ни ветра, ни снега, ни луны – полоса Млечного Пути кажется небесным пожаром, переливающимся цветами, каких на Земле не увидишь.
Космос – одно из немногих мест, где понятие времени имеет смысл. Умом Барри осознает, что, глядя на любой объект, заглядывает в прошлое. Если он смотрит на собственную руку, то у света, чтобы доставить изображение ему в глаза, уходит наносекунда – одна миллиардная доля секунды. Когда он смотрит на исследовательскую станцию в полумиле от себя, он видит ее такой, какой она была 2640 наносекунд назад. Кажется, что мгновенно, и с практической точки зрения так оно и есть.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
