Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Блустоун и Эллисон, в прошлом — соперники, ныне трудятся вместе под зонтиком Института Паркера. Возможно, на пользу, что руководители Института уже перебрались за середину жизни и успех уже при них. Творческие ретриты подпитывают обмен идеями, а атмосфера в институте — как в Кремниевой долине: рискуй, переживай провалы сразу, случился провал — проваливайся вперед[747]. Документооборот тоже упрощен. Любой компании, желающей опробовать новое лекарство, нужно лишь подписать одно-единственное соглашение с Институтом Паркера и можно приниматься за работу сразу с шестью научными организациями. Прежде отсрочка длилась месяцами, и с каждым центром нужно было договариваться по отдельности[748].
Блустоун — первый президент института. Он говорит, что Паркер обеспечил ресурсы, необходимые для того, чтобы пробовать другие подходы, строить песочницу, где люди доверяют друг другу — и делятся соображениями. «Если честно, — говорит он, — мы в разгаре потрясающей революции, биомедицинской революции. Она не очень отличается от революций 1800-х и начала 1900-х в промышленности. У нас больший доступ к знанию, больший доступ к инструментам, а значит — и больший доступ к великим идеям, чем когда бы то ни было в истории биомедицины… Технология иммунной клетки невероятно сложна, но мы накапливаем способности разбираться в ней — и применять ее в борьбе с раком»[749].
Революция, о которой он говорит, предполагает далеко не только ингибиторы контрольных точек: у иммунотерапии уже сотни ветвей. Одна из областей, в которой Институт Паркера намерен совершить прорыв, посвящена проверке, можно ли сочетать разные подходы. Ингибиторы контрольных точек действенны не для всех подряд, в частности, потому, что, возможно, они лучше всего спускают иммунный отклик с тормозов, когда он у человека уже включен, а это значит, что такие ингибиторы на пациентах с различными онкологическими диагнозами, у которых сравнительно немного мутаций, работать будут слабее, поскольку рак таких разновидностей иммунной системе виден хуже. Устранить эту трудность можно комбинацией ингибиторов контрольных точек с другими средствами, которые с гарантией обеспечат пациенту иммунные клетки, способные засекать рак нужной разновидности.
Так как же этого добиться? Вспомним главу 3 — как Стивен Розенберг в 1980-е пытался устранять рак[750]. Он выделил иммунные клетки пациентов, подпитал их активность в лабораторной посуде (с помощью цитокинов) и затем влил их обратно пациентам. Успешные случаи были, но возникали и серьезные неприятности с побочными эффектами. Метод оказался не очень действенным, в частности, потому, что в той порции иммунных клеток, которые выросли в лабораторной чашке, имелись клетки многих разных видов, и лишь малая доля их способна атаковать опухоль. В 2011 году Карл Джун из Университета Пенсильвании применил более изощренный подход — и вылечил пациента от лейкемии[751].
Как и Розенберг до него, он извлек Т-клетки пациента, но прежде чем закачать обратно пациенту, генетически модифицировал их так, чтобы у них появился новый рецептор, чья задача — инициировать ответ на рак. Этот подход назвали иммунотерапией с использованием Т-клеток с химерными антигенными рецепторами, или CAR-T-клеточной терапией; химерный антигенный рецептор состоит из антитела, сцепляющегося с раковой клеткой, и «хвоста», который активирует Т-клетку на уничтожение раковой. Так Т-клетки пациента перепрограммируются на целевой поиск и уничтожение раковых клеток в организме. Более того, замысел такого новаторского подхода предложили еще в 1989 году — за двадцать лет до того, как он наконец возымел медицинский успех[752]. Все так сильно затянулось, в частности, из-за того, что на разработку успешной процедуры включения дополнительного рецептора в Т-клетки понадобилось много времени. В конце концов Джун использовал безопасный вариант версии ВИЧ, тем самым задействовав естественную способность вируса заражать Т-клетки и вводить копию своих генов в любую клетку, в которую он вторгается[753].
Джун и его коллеги надеялись, что CAR-T-клеточная терапия сможет послужить на благо раковых пациентов, но о полной ремиссии мечтать не дерзали. Два из первых трех пациентов достигли полной ремиссии. Один, шестидесятипятилетний ученый с хронической лимфоцитарной лейкемией, получил дозу из 14 миллионов генетически модифицированных Т-клеток. Для веб-страницы Университета Пенсильвании он анонимно писал: «Я все еще пытаюсь постичь громадность того, в чем участвую, — и того, что будут означать результаты для бесчисленного множества тех, кто страдает хронической лимфоцитарной лейкемией или другими формами рака. Когда был молодым ученым, я, как, уверен, и многие другие, мечтал совершить открытие, которое будет что-то значить для всего человечества — и никогда не предполагал, что стану частью такого эксперимента»[754].
Оптимальная версия такой терапии — вот что нам сейчас нужно. Проработать предстоит еще множество разных параметров: мы пока не знаем, на какие молекулы опухоли того или иного пациента лучше всего нацеливаться, мы пока не знаем, любая ли раковая клетка имеет одни и те же отличительные черты, мы пока не знаем, как ограничить вероятность того, что здоровые соседние клетки тоже окажутся под ударом и проявятся нежелательные побочные эффекты, и так далее. По крайней мере, в принципе, этот тип лечения может быть применим шире, чем к раковым больным. Например, CAR-T-клетки можно растить и так, чтобы они убивали ту часть иммунных клеток человека, из-за которых возникает аутоиммунная болезнь[755]. Одна из главных неприятностей — ядовитость генетически переоснащенных иммунных клеток. Версия Т-клетки, разработанная Джуном, была сложнее Розенберговой, и все же настанет день, когда работа Джуна, скорее всего, покажется сравнительно топорной.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
