Книга Дождь в Париже - Роман Сенчин

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84

Особенно сильно жена стала наседать после поездки туда. Не особенно живописно – говорить она по-прежнему не была мастерица – рассказывала, какой Бобров старинный, уютный да красивый, какая богатая рыбой река Битюг, что течет буквально в сотне метров от домов родителей и Михаила, какой хороший Воронеж, сколько там молодежи, уличных кафе, а главная улица – «совсем как в Париже».

«А ты в Париже была? – не выдержал Андрей. – Я и не знал».

«В фильмах видела и картины этого… Клода Моне. И не надо ёрничать. Не надо! – В голосе Алины послышались нотки классической недовольной супруги, этакий командирский тон. – Решать надо, а не ёрничать. У нас сын растет. Кем он здесь вырастет?»

Андрей вгляделся в нее и увидел, что это уже не та послушная, простоватая до глуповатости девушка-телочка, какой была лет шесть назад, представлялась ему по инерции еще вчера. Через год-другой она наверняка превратится в тетку, держащую мужа мертвой хваткой. Не пикнуть. «Да на фига мне это надо!» – не мозгом, а как-то нутром, что ли, подумал Андрей. И, может, из-за страха такого будущего отпустил ее с сыном без большого сопротивления.

Но, в общем, отпустил-то не насовсем: и он, и жена считали, а вернее, убеждали себя, что Алина и Даня отправляются устраиваться, а Андрей приедет немного позже.

Заказали контейнер. Алина настаивала, что увезти нужно все, в том числе и то, что было в квартире до нее. Не из жадности, а чтобы Андрею потом было легче. Пришлось отдать стенку, которую они покупали с Ольгой на новоселье, кресло, часть кухонной обстановки… Алина забрала книжки и игрушки Дани, оставив несколько сломанных, всю свою одежду. Было ясно – сюда она возвращаться больше не намерена.

* * *

То гадостное состояние, когда организм требует сна, а спать не получается… Нет, ты засыпаешь, но как-то мелко, постоянно возвращаясь, выныривая, но одновременно оставаясь опутанным дремотной одурью. В таком состоянии теряешь ход времени – может, оно продолжается час, а может, пять часов. Свежести эти ныряния и выныривания не приносили, наоборот…

Топкин поворачивался на кровати то так, то так, то сбрасывал одеяло, то кутался в него.

– День сурка какой-то…

Наконец поднялся, постоял, глядя в огнистые сумерки за окном. Не шатало, не было того истощения, в каком почти приполз в номер, но и бодрости тоже.

Включил свет, телевизор. Выкурил полсигареты в туалете. Почистил зубы, умылся.

Вот бы хлопнуть чашку крепкого чая и… И что? И погулять. Хоть где.

Куртка, туфли были сухими и теплыми.

– Хорошо. Хорошо-о, – старался расшевелить себя Топкин. – Все хорошо.

Вернулся в туалет, сунул руку в тут же засифонившую щель окна в потолке. Воздух ломился сырой, но вроде не капало.

– Хорошо, хорошо…

Нашептывая одно это слово, собрался, вышел. Замкнул дверь, ключ положил в карман джинсов. Каждое движение и действие отмечал и старался запомнить… Гирька-брелок тянула вниз, но сдавать ключ не хотелось. От общения с портье, или как их там, заранее мутило.

– Бонжу-ур, – конечно, прозвучало, и Топкин мыкнул в ответ нечто похожее.

Совсем уж бирюком выглядеть не стоит: еще подумают, что террорист, полиция примчится.

Да, дождя не было. Не ринулись на него обжигающие дробинки, и ветер не налетел. Но влажность осела на всем, пропитала воздух до состояния почти воды. Асфальт блестел как лед.

Топкин закурил, пошагал в том направлении, где находился Сакре-Кёр. Нужно было в конце концов дойти до него.

– Лувр худо-бедно увидел, Елисейские Поля – тоже. Завтра надо до Сены дойти. Орсе… Тулуз-Лотрека увидеть, «Происхождение мира». А сейчас – Сакре-Кёр…

Судя по всему, был вечер, хотя при той путанице, в которой жил здесь Топкин, он не был в этом уверен. Может, и раннее утро. Хотел уточнить, но быстро обнаружил, что забыл телефон в отеле. Потом вспомнил, что телефон разряжен.

Без телефона и паспорта в кармане стало жутковато – будто оказался в другом измерении.

Торопливо вышел на довольно широкую улицу. Здесь встречались прохожие, проезжали машины. Горели, грели своим светом витрины магазинов. Сделалось поспокойнее.

Огляделся и обнаружил купола Сакре-Кёр далеко слева. Удивился: ему представлялось, что они будут прямо перед ним.

– На парижских изогнутых у-улицах, – пропел Топкин на мотив песни «Монгол Шуудан».

В ту осень прошлого, две тысячи тринадцатого, после отъезда Алины и сына он слушал много музыки. Когда был дома, она звучала постоянно. Просто не мог переносить тишину, да и – только тогда обнаружил – не слушал ничего толком все эти годы жизни с Алиной. Такого у них не бывало, чтобы сидеть, обнявшись, на диване и плыть, плыть под «Депеш Мод» или бесконечно падать под «Нирвану».

Часто стал заходить Пашка Бобровский. Худющий, без переднего зуба в нижней челюсти, щуплый и жалкий. От него жена Вероника – Ничка – уехала еще года два назад. Конечно, с детьми. Отправилась так же – обустраиваться на новом месте и ждать мужа. А муж продолжал торчать здесь.

Приходил всегда неожиданно, не позвонив, и изумленно радовался открывшему дверь Андрею:

«О, привет! Ты здесь?»

Раздевшись, доставал кропалик гаша, мельчил его твердыми, напоминающими щипцы ногтями, забивал папиросу.

Курили на балконе, опустившись на корточки. Молча.

Потом сидели в большой комнате, полупустой, неуютной, слушали что-нибудь из своей юности и вспоминали школу, девчонок, как брейковали, героическую поездку в ДК «Колос», поход на единственный сеанс фильма «Волшебство. “Куин” в Будапеште» в «Найырале».

«Людей-то в зале было – ты, я, Игорек, Белый и еще человек пять. Придурки, не сходить на такое…»

«Зато как мы оттянулись перед экраном. Как на настоящем концерте!»

Подробно и как-то смакуя грусть, перебирали, кто здесь, а кто нет, про кого что-то слышно, а кто исчез совершенно.

«Тут в выходные в Абакан надо было мотнуться, – томно от гашишного выхлопа растягивая слова, говорил Боб, – и знаешь, кого встретил?.. А?..»

Андрей морщился:

«Я откуда знаю… Кого?»

«Ленку Старостину. Такой тетей стала! Тумба конкретная. Даже испугался, что она могла быть сейчас женой моей… Скорей-скорей попрощался. На фиг, думаю… А на обратном пути в Шушенское завернул, к родителям Ольки твоей…»

«Моей?.. Не смеши… – Андрей потер лицо – дурь накрывала. – И как они?»

«Дядь Лёня болеет сильно. Хм, ты в курсе, он по интернету узнал, что его предки Ковецкие когда-то в девятнадцатом веке были в Минусинск из Польши высланы? И теперь хочет в Польшу уехать, переписывается там с кем-то… Себя теперь Леонардом называет, польский язык учит. Мне тоже говорил, чтоб покопал свои корни. Бобровские, говорит, древний дворянский род… Шляхтичи там… герб… Интернет всем мозги сплавил».

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84