Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
– Послала? – повторил он и усмехнулся: – Бабы, они такие! Моя вот…
Лагутин перебил его:
– Я понял.
Парень с удивлением посмотрел на него и, кажется, обиделся.
Ну и черт с ним.
С трудом перевернувшись на бок, отвернувшись к стене, Лагутин закрыл глаза.
Как же тошно, господи! Как же отвратно. Лучше бы башкой об этот чертов лед и с концами. Было бы легче, ей-богу.
Утром пришел палатный доктор и все объяснил:
– Если пойдет по плану, выпишем через дней десять. Аккурат к Новому году, – пошутил он. – Дома будете в праздник! За столом, с семьей, все как положено.
Лагутин усмехнулся. Ага, дома. За столом и с семьей. Как и положено, да. Легче от бодрого прогноза не стало.
Три раза в день обезболивающие. Раз в два дня перевязки. Боль утихала – физическая. Душевная – нет, ни на йоту.
На третий день дверь открылась, и в палату вошла Нина. Он обалдел и даже привстал на локте – от неожиданности и смущения.
– Вы? Откуда? Как вы узнали?
Она, кажется, была смущена не меньше, чем он. Что-то залепетала в свое оправдание:
– Я поняла, что-то случилось. Вещи вы не забрали. Паспорт тоже. Не попрощались. Ну я и подумала, не могли вы так просто улететь – не попрощавшись, без документов. – От смущения она опустила глаза. – Ну я и стала обзванивать больницы. Вы быстро нашлись, сразу почти! Я так обрадовалась. Ой, ну в смысле… Не тому, что вы здесь, а что вы так быстро нашлись… Извините.
– Ну вы даете, Нина. И ради бога, простите меня – сволочь я порядочная! Действительно – не позвонил, не предупредил. Простите, так получилось.
Она запричитала:
– Что вы, о чем вы? Конечно же, вам было не до этого – такое несчастье! Врач сказал, что у вас сильные боли. Сейчас полегче – это так?
Он кивнул:
– А вы говорили с врачом?
– А что тут такого? Ну да, спросила. А что, не надо было? Ой, простите меня, простите! Вы рассердились?
– Нина, хватит реверансов, – строго сказал Лагутин. – Просто я удивился.
Она засуетилась, принялась вытаскивать из сумки продукты.
– Курица вот. Бульон, еще теплый, в термосе. Котлеты. Огурцы. Винегрет.
– Ну что вы, зачем? Такие хлопоты. Мне и вправду неловко.
– Да что вы, какие там хлопоты? Ерунда. Я знаю, как кормят в больницах. Петр Алексеевич лежал, вы помните? Ну, в пятнадцатом году в кардиологии! Так там кормили… Ой, не дай бог! Свиней лучше кормят, правда! Зачем так унижают людей?
Он не помнил. Ни кардиологию, ни что была она в пятнадцатом году. Ничего он не помнил про своего отца, потому что ему это было неинтересно.
Нина расстелила на тумбочке свежее полотенце, принесенное из дома, и разложила еду. Он принялся есть. С каким удовольствием он ел! И винегрет, и котлеты, и курицу эту. Ел и не мог наесться, даже неловко было. А Нина радовалась:
– Вот видите! А вы на меня ругались!
Она принесла ему тренировочный костюм – отцовский, конечно, и свежие журналы, и чай в жестяной баночке, и вафли к чаю. А еще кроссворды.
– Вы разгадываете кроссворды?
Он виновато улыбнулся:
– Нет, извините.
Примерно через час, вымыв грязную посуду и завернув в пакет остатки еды, Нина ушла.
– Жена? – подмигнул ему чернявый. – Чё, простила?
Лагутин коротко бросил:
– Не жена, так, соседка. – И снова отвернулся к стене.
– Соседка тоже баба! – заржал чернявый. – Какая разница? Все они одним миром…
Лагутин покрепче сцепил зубы.
Нина вновь появилась через день, снова с полными сумками еды, с какими-то дурацкими газетами и кроссвордами.
– Зачем вы, Нина? – Лагутину было неловко и радостно одновременно. – Зачем беспокоитесь? Все нормально, я справлюсь. Да и выписать обещали накануне Нового года. Зря вы, ей-богу.
Она, не обращая внимания на его причитания, принялась доставать из сумки банки, судки и свертки. Он стеснялся есть при ней – глупость какая эта ее забота! Кто он ей? Но и прогнать было неловко – старается человек. Это, конечно, можно объяснить – благодарность. Баш на баш. Благодарность за его щедрость. Еще бы не щедрость – бесплатная квартира в столице! Не многим приезжим выпадает такое вот счастье, чистая правда.
Но он устыдился этих мыслей – нет, это не про нее, не про Нину. Она другая, и дело здесь не в корысти.
И все-таки он очень стеснялся – немощи своей, неприкаянности, этой дурацкой сломанной ноги, забинтованной головы, небритости, старой, заношенной больничной пижамы, висящей на нем, как на пугале.
Он почти не смотрел на нее, отвечал односложно, и ему нестерпимо хотелось, чтобы она поскорее ушла. Правды ради, она не задержалась. Но все-таки заставила его поесть:
– Нет, Алексей Петрович! Вы обязательно поешьте при мне, знаю я вас! Вот, винегрет я оставила в холодильнике, а он пропал! Вам же сложно до него доскакать. А медсестру звать не будете – постесняетесь, правильно?
И он послушно жевал – пирожки с капустой, салат витаминный, оладушки с яблоком. Она так и сказала – «оладушки». Она что-то рассказывала ему про новую работу, но он особенно не слушал – неинтересно, да и не до чего, такое поганое настроение. Уловил только, что работа нашлась, кажется, тьфу-тьфу, не сглазить! Хорошие люди, семейная пара – муж и жена. Она совсем лежачая, он ничего, до туалета доходит. Точнее, доползает.
– Ну там, конечно, все – уборка, готовка, уход, магазины, – рассказывала Нина, ловко убирая пустую посуду и подсовывая ему очередную плошку с едой, – трудно, что говорить. Два человека – это вам не один. Но люди хорошие, это же главное, правда?
– Хорошая баба! – прокомментировал чернявый, которого звали Валериком, когда Нина ушла.
К нему, кстати, ходили две девушки, параллельно.
– Жена и любовница, – гордо объяснил он.
– А зачем? – удивился Лагутин. – Хлопотно ведь, разве нет?
– Хлопотно, – подтвердил Валерик. – А что делать? И ту люблю, и эта нравится. Вот такая у меня, брат, беда. – Он погрустнел. – Чё делать-то, а? Не посоветуешь, брат? Запутался я. С женой у нас дочка. А у той своя. Боюсь я чужих детей, если честно. Раздражать будет. Меня и своя раздражает. Выбешивает прям! Как заскулит: «Папа, папа!»
«Раздражает, – с тоской подумал Лагутин. – А если не видеть своего ребенка тысячу лет? А если твой ребенок чужого дядю называет папой? Посмотрел бы я на него. Хотя что на него смотреть? С ним и так все понятно».
Кстати, и жена, и любовница Валерика были «одинаковы с лица» – обе полные блондинки с густо накрашенными лицами и невероятным начесом. Можно и перепутать.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
