Тати льстила благоговейная покорность Алана во всем, он относился к ней как к существу, стоящему неизмеримо выше; её умиляло и трогало, что даже лежа головой у неё на плече после нескольких минут отчаянной, пронзительной, предельной, стирающей всякие границы близости, он неизменно говорил ей «вы» и «капитан Казарова»… Но чем сильнее захватывала Тати благодарная нежность, тем ощутимее примешивалось в её поцелуи горьковатым ядом чувство вины…
Однако, оставаясь наедине с собой, она всегда находила способ себя успокоить. В основе её самооправдания лежало прежде всего самолюбование, надо сказать, не безосновательное. Тати с детства вращалась среди людей, считающих успех главным достоинством человека и относящихся свысока к тем, кто не принадлежал к кругу избранных, урвавших свой солидный кусок пирога жизни. Ничего не говорилось напрямую, но окружающие вели себя таким образом, что Тати ещё подростком самостоятельно пришла к следующему выводу: богатые, успешные и перспективные люди — особая каста, представители которой имеют преимущества перед всеми остальными и обладают в некотором смысле более расширенным спектром прав, в том числе и моральных.
Тати любовалась собою и своими достижениями, уносилась мечтами в далёкое (или уже близкое?) будущее, где она становится майором, затем полковником, появляется на светских балах в мэрии в шикарном платье с ошеломляющим вырезом, танцует с самыми блистательными молодыми женихами, и в спину ей один за другим несутся взволнованные вздохи: «Поглядите-ка, это она, та самая…» И постепенно тревога, что она поступает скверно с хорошеньким влюблённым сиротой из маленькой деревушки в горах, оставляла её душу.
Природа, однако, не преминула наказать Тати Казарову за легкомыслие и самонадеянность. В начале осени она обнаружила, что беременна. Эта новость обрушилась на неё стихийно, как потолок, как кусок неба, ни больше ни меньше, хотя, казалось бы, зачатие — есть закономерный и вполне естественный итог бурного романа… Она стояла босая возле зеркала в умывальной, от удивления немного приоткрыв рот, и держала в вытянутой руке полоску экспресс-теста.
«Чёрт.»
Нужно было действовать незамедлительно. Прерывание беременности с помощью хорион-блокатора, изобретенного, опять же, великой и ужасной Афиной Тьюри, считалось абсолютно безопасным для организма, но могло производиться только до определенного срока. Оно осуществлялось с помощью специального тампона, который желающая ликвидировать последствия своих увеселений, могла использовать даже в домашних условиях.
Хорион-блокатор представлял собою аналог природного хориона, являющегося основой для формирования плаценты. Оказавшись в организме, причём именно в матке (чтобы процесс пошел, достаточно было всего нескольких клеток) он начинал разрастаться, замещая своими клетками клетки настоящего хориона, вследствие чего хорион перерождался, отекал, начинал выделять в кровь аномальное количество определенных веществ, и потому матка, невероятно мудрый и самостоятельный орган, принимала решение избавиться от всего содержимого. При этом, надо заметить, вероятность неполного выкидыша была практически исключена, поскольку волокна хорион-блокатора обладали очень высокой прочностью и в буквальном смысле вытягивали за собою остальной биологический материал. В инструкции, конечно, рекомендовали после окончания кровотечения пройти контрольное УЗИ, но практически никто этого не делал.
Выпускался хорион-блокатор в виде удобных свеч и продавался практически в любой аптеке. Бурное развитие науки совершенно приучило общество к возможности полного контроля над тем, что некогда считалось «промыслом божьим».
Оставалось только достать где-нибудь упаковку этого чудесного средства. И тогда Тати была бы спасена! От позора на весь дивизион, от неминуемого падения в глазах командования, от ответственности перед Аланом, наконец…
Бледная как мука она позвонила Зубовой по внутреннему телефону.
— Снаряжайте вертолёт, мне срочно нужно кое-что купить.
Но на беду ни в одной из аптек ближайшего к расположению городка, что находился в трёхстах километрах, не нашлось упаковки хорион-блокатора. А в поселковой больнице — в отчаянии Тати обратилась туда, чтобы сделать вакуум — не оказалось гинеколога, он вылетел в горы принимать у кого-то осложненные роды. Лететь же в областной центр, за шестьсот километров от расположения, было очень рискованно — вышестоящее командование вряд ли одобрило бы такую прогулку… Тати впала в уныние.
Она слонялась по своему кабинету от стены к стене, как зверь в клетке, почти ничего не ела, не работала. Она приказала Зубовой вести все дела, объявив, что у неё лихорадка. К вечеру её на самом деле стало слегка потряхивать и тошнить. Вероятно, это было результатом самовнушения или потери аппетита, но Тати напугалась ещё сильнее; она решила, что во что бы то ни стало нужно избавиться от этой беременности, и как можно скорее, а то вдруг, не приведи Всеблагая, она от неё умрёт или, чего доброго, останется калекой. В том обществе, в котором она росла, рожать было не принято, это считалось едва ли не неприличным; и её мать, и бабушка, и тётки, и вообще все приходившие в дом леди пользовались услугами суррогатных матерей. Да и в радужных планах Тати на будущее потомству отводился весьма скромный уголок — она возьмёт себе мужа, сделав, конечно, блистательную партию — они поедут в роскошное свадебное путешествие, будут делать визиты, принимать гостей, всё как принято в свете — а потом она, Тати, как большинство дам её круга, просто обратится в хорошую клинику, сдаст свой биологический материал — несколько яйцеклеток — и на этом в теме продолжения рода ею будет поставлена точка: отпрысками займется муж, а по большей части вообще няни и гувернеры…
Самое неприятное заключалось в том, что Тати никому не могла доверить своей тайны — больше всего она боялась потерять авторитет. Несколько раз она пыталась заговорить с Зубовой — той, всё-таки, было под сорок; она немало повидала на своем веку и, наверное, могла что-нибудь посоветовать — но в последний момент Тати всегда становилось стыдно — начать разговор у неё так и не получилось.
Проведя пару дней в раздумьях, капитан Казарова решилась испробовать «народные средства». Наглотавшись каких-то трав, способных, если верить сайту популярного целителя, вызвать выкидыш, она промучилась целые сутки с расстройством пищеварения, но так ничего и не добилась — любовь, положившая начало новой жизни внутри её тела, вероятно, была сильна, и ребенок Алана прочно засел в ней, никак не желая выходить на свет божий раньше положенного срока.
«Ну и леший с ним, — решила Тати, — пусть рождается, раз такой упрямый.»
Лет пять назад, ещё младшим лейтенантом, она слышала историю про полковника Мерилин Мерфи, которая преспокойно родила в армии аж двух сыновей, нагулянных с одним молоденьким санитаром. Мерфи, правда, была дама крупная, и ей без труда удавалось выдавать свое пикантное положение за банальное вздутие живота… Над этой историей все смеялись, конечно, она давно уже стала общеармейским анекдотом, но почти отчаявшаяся Тати Казарова обрела в ней некоторое утешение.
Принятие решения — переломный и потому самый волнительный момент. Потом легче. Свыкнувшись с мыслью, что ребёнка, как ни крути, придётся рожать, Тати почувствовала себя гораздо спокойнее. К ней вернулся аппетит, порозовели щёки, и даже появилось желание как-нибудь проведать Алана. Странно, но она не ощутила совершенно никаких перемен в своем физическом состоянии, беременность не давала о себе знать вообще, и Тати с радостью вернулась к своим привычным обязанностям.
