Книга Коломбина для Рыжего - Янина Логвин

Я присоединяюсь к возгласам поздравляющих и прижимаю Коломбину к себе. В руках у матери по-прежнему микрофон, она подходит к краю сцены, где у ступеней стоит отец, и благодарит ведущего и гостей за добрые слова. Протягивает руку навстречу супругу, спускаясь по лестнице, обводит зал польщенной улыбкой… и вдруг застывает, выдохнув растерянно:

– Виктор? – не сумев скрыть ото всех своего изумления.

Свет ярко зажженных ламп выгодно освещает нас. Мы с Коломбиной вошли в зал несколько минут назад и остаемся стоять, единственные из всех приглашенных не успев занять место за семейным столом, встречая падающее на нас внимание.

Предугадать реакцию матери не сложно, моя Колючка в надежных тисках, и я встречаю это внимание вычурной публики широкой улыбкой, поднимая руку в приветственном жесте:

– Он самый! Любимый сын виновников торжества со своей девушкой. Добрый вечер, уважаемые гости! Добрый вечер, любимые родители! Прошу нас извинить за опоздание, но… Мы ослышались или, кажется, в этом зале прозвучало слово «Горько»?

Я обожаю свою мать. Карловне хватает несколько секунд, чтобы понять промашку и взять ситуацию под контроль, и вот уже отец целует ее, аккуратно касаясь губ, прижимая к себе за талию крупными ладонями, показывая легким поцелуем, легшим на висок, рукой, скользнувшей по бедру, что эта женщина принадлежит ему.

– Горько! – кричу я. «Горько!» – вторит зал, и Коломбина восторженно шепчет под моим подбородком:

– Какие же они оба красивые.

– И счастливые, – поддакиваю я, чувствуя, как неожиданно щемит в груди при взгляде на родителей. – Поверь знающему человеку.

– Прошу, молодые люди! Вот сюда, в центр зала, за праздничный стол наших сегодняшних «молодоженов». Сейчас последует неофициальная часть поздравления, так что поспешите присоединиться!

Распорядитель прокладывает путь к столику, улыбаясь через плечо, а я наклоняюсь к девчонке, чтобы встряхнуть с нее оцепенение.

– Тань, если ты не сойдешь с места, мне придется взять тебя на руки. Я не против, но гвоздь сегодняшней программы не мы. Смелей!

Не только Коломбина напряжена. Карловна тоже подходит к столу деревянной походкой, не спуская с девчонки у моего бока немигающих глаз.

– Мам, Пап, – я встречаю родителей широкими объятьями, заключая в кольцо своих рук. – Поздравляю! Ну вы у меня даете! Я люблю вас, вы же знаете.

– Знаем, – осторожно улыбается отец, поглядывая на мать с замешательством, причину которого я отлично понимаю, и виновато бросает, – Люда?

Но Люда не слышит, упершись в Коломбину взглядом. Сейчас на нас обращено внимание всего зала, и хозяйка вечера, после некоторого колебания, делает шаг навстречу девушке, целуя ее в щеку.

– Добрый вечер, Таня, – говорит с волнением, но тепло. – Спасибо, что пришла. Мы с Максимом очень рады видеть тебя на нашем празднике. Надеюсь, тетя не обиделась, что из-за нашей свадьбы пришлось отложить поездку в деревню?

Кажется, я удивлен не меньше Колючки. Не припомню подобного за Карловной и сейчас стою, наблюдая, как Коломбина краснеет, то ли от вопроса матери, а то ли от ее внимания.

– Добрый вечер. Нет, что вы! Поздравляю вас со свадьбой! Не ожидала увидеть здесь столько людей! Должно быть, вас очень любят.

Она сбивается в дыхании и почти тараторит, что ей совсем не свойственно, и я взглядом прошу мать оставить девушку в покое.

– Да, наверное. Спасибо, Таня. Хорошо, если так.

И снова напряжение в лицах, неловкий момент, и мы с отцом дружно обращаем взгляды в сторону единственного человека, сидящего сейчас за столом, способного разрядить обстановку. Или усугубить стократно, если того захочет нрав, потому что характер у этого человека не сахар.

Впрочем, у меня тоже, и это наша фамильная черта.

– Ба, родная, сто лет тебя не видел! Кстати, отлично выглядишь!

Женщина за столом как раз успела допудрить нос и теперь легко отмахивается от меня ладонью, унизанной перстнями, уронив старомодную пудреницу в сумочку.

– Ой, льстец! Не ври, мой мальчик, и насчет первого, и насчет второго. Всего-то два дня. Как раз с моего визита к протезисту. Кстати, как тебе? – улыбается старушка голливудской улыбкой, и я вскидываю большой палец вверх, показывая ей «класс». – Супер, Ба. Акульи! Джина Лоллобриджида отдыхает.

Я намеренно упоминаю любимую актрису бабули, надеясь, что она поймет, что к чему. И она понимает. Оглядывает сощуренным взглядом меня, мать и останавливает его на Коломбине.

– Красивая девочка. Не похожа на Людочкину. Твоя, внучок?

– Ба, больше вежливости, девушку зовут Таня.

– Мне можно. Я старая и изношенная. И часто говорю, что думаю.

– Моя, Ба.

– Прелестное платьице. Весеннее. Очень мило и тебе к лицу, деточка. Пожалуй, даже больше, чем кому бы то ни было. Нет, мне определенно нравится.

– Спасибо, – отвечает Коломбина, куда ровнее, чем матери. Похоже, она успешно справилась с волнением. И все же пальцы мнут ткань юбки, и я спешу заметить:

– Ба, перестань смущать Таню. Очень тебя прошу.

– Тогда ответь мне, мой мальчик, почему я всегда все узнаю последней.

– Наверно, потому, что ты плохо слышишь. И видишь. И иногда притворяешься глухой тетерей, забравшейся в ступу. Которую ничего никогда не волнует.

– Ну, давай, продолжай, внучок, раз уж подвел разговор к самому главному.

И я продолжаю, обнимая Коломбину за талию и притягивая к себе. Отвечая на капризное покрякивание вполне себе вежливым:

– Знакомься, Таня, это наша Баба Яга.