– Что это? – спросил Джулиан.
Мотор идущего впереди грузовика застонал и заглох. Машина дала задний ход. Я проследила за взглядом Джулиана и увидела обнаженное тело, скрючившееся в позе эмбриона. Оно уже затвердело, ребра покрылись слоем песка.
Конвой остановился. Я попросила Джулиана выпустить меня, но он первым вышел из грузовика. Наш шофер и водители других грузовиков подошли к телу. Я направилась к первому грузовику. Мы находились в месте обнажения пород – горы выступали посреди пустыни, как гигантские кротовые холмы. По обе стороны высились груды песчаника, гладко отполированного ветром. Песок заволок горы желтой дымкой. Ветер больно ударял в лицо, песчинки жалили, как пчелы, и я завернулась в шаль. За нами в “лендкрузере” ехали Коринна и оператор. Лицо Коринны было закрыто темными очками, она слушала плеер. Я велела оператору попросить остальных оставаться в машинах. Не хватало еще, чтобы вокруг мертвеца собралась толпа.
Водители обернули тело куском мешковины. Я подошла ближе и попросила развернуть саван. Умершая была очень старой женщиной, исхудавшей до костей. Она умерла с широко раскрытыми глазами и ртом. Зубов не было, десны высохли и потрескались, рот был полон мух. Водители отнесли тело в кузов первого грузовика.
– Как ты думаешь, что случилось? – спросил Джулиан, когда мы снова двинулись в путь. По его вискам тек пот.
– Не знаю. Они не могут оставить мертвое тело непохороненным. Может, она была сумасшедшей.
– Почему сумасшедшей?
– Иногда сумасшедших выгоняют из деревень в пустыню. Поэтому она и умерла в одиночестве. По крайней мере, я надеюсь, что все было именно так.
– Надеешься? Почему? Я не ответила.
– Почему, Рози? – повторил он.
– Потому что если она не сумасшедшая, значит – беженка из Кефти, а беженцы из Кефти обычно не бросают умирающих, и тем более не оставляют тело без погребения.
– Так почему они оставили ее?
Заткнись, ради бога, дай мне сосредоточиться, подумала я.
– Потому что они в отчаянии, – ответила я. Чтобы пересечь этот психологический барьер, жители Кефти должны были дойти до крайних глубин отчаяния. На ней не было даже савана.
– Но почему они должны...
– Прошу тебя, помолчи! Смотри, песчаная крыса – вот, следи, куда я показываю.
Мы приближались к повороту, за которым опять начиналось открытое пространство. Я боялась того, что мы увидим за поворотом. Эта дорога шла параллельно границе Кефти и на каком-то отрезке пересекалась с маршрутом миграции беженцев. Первый грузовик исчез за поворотом. Мы двигались вслед за ним. Я затаила дыхание. Под туманным желтым небом простиралась пустыня – ровная, бесконечная и мертвая. Я была поражена. Где они? Не было видно даже отставших. Если все они уже в Сафиле, это будет началом катастрофы.
Через полчаса езды по пустыне вдалеке послышался гул самолета.
– Эй! Что это?
– Самолет, Джулиан.
– Чей самолет?
– Скорее всего, ООН, – с уверенностью заявила я.
Но на самом деле я вовсе не была так уверена. Водитель встревоженно покосился в мою сторону. Самолет, летевший так близко от границы, – было от чего занервничать. Идеальная боевая цель для истребителей Абути: девять машин с гуманитарной помощью для беженцев из Кефти посреди безлюдной пустыни.
– Слушай! – Джулиан сделал большие глаза. – Слушай, это же не могут быть истребители повстанцев?
– О нет, не могу поверить! – Кейт Форчун учащенно дышала. – Вы обещали, что я буду в полной безопасности. Невероятно! У меня дома маленький ребенок. Вы обещали, что я буду в безопасности.
– Вы в безопасности. Всё в порядке. Мы же в Намбуле, – солгала я веселым голосом, пытаясь определить модель самолета по звуку мотора. На “МиГ” не похоже. Точно, это не “МиГ”. Это маленький самолет: летит довольно низко. Самолет был уже прямо над нами. Мы пытались разглядеть его через ветровое стекло – темно-зеленый корпус с логотипом Отдела безопасности на одном боку. Самолет направлялся в Сафилу. Почему? Я была сбита с толку.
Когда до Сафилы оставался всего час езды, мы решили пообедать в деревенском ресторане, точнее – в грязном сарае с кипящими котлами и бочками с содовой. Земля была покрыта высохшей желтой травой, погибающие деревья склонили крючковатые ветви. Небо все еще было затянуто тяжелыми облаками, жара стояла нестерпимая, несмотря на ветерок. Было три часа дня. Мы должны были попасть в Сафилу вовремя, чтобы успеть раздать продовольствие до темноты. Оливер семенил сквозь невысокий кустарник, сжимая в руке рулон туалетной бумаги. Остальные потихоньку выходили из грузовиков, потирали затекшие спины, разминались. Непонятно откуда появились люди в джелла-бах и окружили грузовики. Мы задерживались, зря теряли время. А ведь были уже так близко! Мне отчаянно хотелось попасть быстрее в лагерь. Я расспросила менеджера ресторана, не было ли новостей из Сафилы. Он слышал, что дела там совсем плохи. Трудно было поверить, что пережитое в восемьдесят пятом может повториться, но я знала, что могло случиться то, чего мы больше всего боялись. В любой момент ситуация могла окончательно выйти из-под контроля.
– Хмм... Не вредно так много есть? – спросил Вернон, махнув рукой в сторону котла.
– Зависит от того, насколько сильно вы проголодались, – сказала я.
Коринна сидела под тростниковым навесом на металлическом стуле. Отгородившись от всего мира темными очками, она слушала плеер. Ее поведение показалось мне очень странным, но я подумала, что, должно быть, она просто в шоке и пытается взять себя в руки. Кейт позировала фотографу “Ньюс”, присев на корточки в окружении кучи детей. Она приказывала им обнять ее. Но вдруг все они резко повернули головы в одном направлении и рванули к Джулиану, моментально окружив его кольцом. Он наклонился, улыбнулся, как Санта-Клаус, приложил руки к ушам и стал изображать осла. Дети визжали от восторга.
Джулиан радостно взглянул на меня.
– Чудесные детишки! Проклятье. Сейчас, сейчас. Что бы еще придумать? – Он снова изобразил осла.
Оливер облокотился о капот одного из “лендкрузеров”. Видок у него был так себе. Он похудел килограмма на четыре. Я подошла к нему.
– Ты пил что-нибудь?
– Нет.
– Тебе нужно много пить. Я принесу тебе соли.
– Нет, нет. Не нужны мне никакие соли. И пить не хочу.
– Тебе нужно много пить, ты потерял много жидкости.
Он одарил меня взглядом серийного убийцы.
– Я же сказал, я не хочу пить, понятно? Стоявшие рядом с ним африканцы засмеялись.
Он стал чернее тучи и уничтожающе посмотрел на них. Они стали смеяться еще громче. Тяжелый характер в Африке считается чем-то вроде болезни, поэтому такие люди редки. Оливер со своей внезапной беспричинной сменой настроения был просто недоступен пониманию простых африканцев.
