Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
– Он что, кретин? Или больной? С такими вещами не шутят.
– Ни то, ни другое. Думаю, его специально подвели к тому спору. Поступили точно так же, как с Канегиссером. И не выполнить условий спора художник не мог: сыграли на чести.
– А мы, получается, купились?
Бокий мысленно отметил произнесенное слово «мы», которое Феликс Эдмундович даже не попытался выделить интонацией. Дзержинский не дистанцировал себя от него, хотя к данному делу он-то как раз не имел никакого отношения.
– Зато благодаря Злотникову вышли на заговор монархистов.
– Давай говорить откровенно, Глеб: вышли совершенно случайно. И вашей заслуги в аресте Боброва[36] и Ревенко[37] нет никакой.
– Это спорный вопрос…
– Обиделся? Прости, день сегодня такой выдался: всех обижаю. Дальше что?
– А то, что Урицкий летом вел беседы со служителями Большой хоральной синагоги.
– И что? Злотников тут при чем?
– Я так думаю, здесь, в Питере, борьба за власть между нашими началась несколько месяцев назад. И началась именно с этого художника. Борьбу между собой затеяли Урицкий и Зиновьев. Заметь, оба евреи. Конечно, это только мои догадки, но, думаю, они верны. Так вот: каждый из них решил использовать еврейский фактор для своей победы. Урицкий начал налаживать контакты со священниками. Зиновьев зашел с другой стороны: в том числе используя Злотникова, тайно принялся раскачивать антисемитские настроения, одновременно как бы отстранившись от еврейского движения, но при этом поддержав инициативу Диманштейна[38] о создании местных еврейских комиссариатов. Причем Зиновьев с Урицким не одиноки: нечто подобное происходит сейчас и в Москве. Это сегодня Свердлов с Троцким союзники. А что будет завтра? Хорошо, что Старик выжил. На этот раз. Но нет никакой гарантии, что не будет второго, третьего покушения. А вдруг процесс выздоровления пойдет не так? Ты можешь гарантировать, что его правильно лечат? – Дзержинский вздрогнул. – То-то. И вот когда Старик умрет, тут все начнут рвать одеяло на себя. Но почву готовят сейчас. Потому-то им и не нужны ни поляк Дзержинский, ни русский Бокий.
– Хочешь сказать, камень преткновения – еврейский вопрос?
– Отнюдь. Власть. Полная, абсолютная власть. Повторюсь: пока Свердлов, Зиновьев, Троцкий – союзники. Но как только захватят престол, тут же начнут уничтожать всех, кто им неугоден. С тебя уже начали. Мной не закончат. Но то, что я тоже попаду в жернова, – факт. Это главная причина, почему я принял твою сторону.
– Спасибо за откровенность. И как, по-твоему, я смогу эту информацию использовать в Москве?
– На данный момент никак. Но знание о противнике – само по себе много. И еще: я связался с Петерсом еще до начала штурма посольства. Он блокировал в Москве телеграф до твоего прибытия. Все телеграммы будут проходить через его руки. Так что Зиновьев не успеет никого предупредить о захвате британского посольства. Мало того, Петерс пустил слух, будто ты задержался в Питере еще на сутки. Таким образом, завтра всех застанешь врасплох. И Якова, и британцев, и завладеешь всей информацией, даже той, которую успел уничтожить Кроми в Питере: думаю, у них там имеются дубликаты. А я займусь арестами. Только не думай, будто я изменил свое мнение и поддерживаю данный метод. Просто не вижу иного выхода. Не начну – снимут. И тогда Зиновьев меня сожрет.
– Только не перестарайся, – согласился Дзержинский. – Идея революционного террора буквально висит в воздухе. Ею все пропиталось настолько, что вот-вот готово взорваться. Боюсь, после покушения на Старика данная идея материализуется. И от нас уже мало что зависит.
– Я тут вот о чем подумал. Я согласен, террор – плохо. Очень плохо. Только вот как странно получается. До сих пор Яков, Гришка и иже с ними, те, кто ратует за террор, ставили нас в такие условия, что в глазах мировой общественности они, сторонники террора, выглядели демократами и чуть ли не либералами, а мы, противники из ВЧК, – деспотами и держимордами. – Бокий сделал паузу, помолчал, после чего продолжил мысль: – А вот если появится постановление о красном терроре, оно поставит всех в одни рамки. Тогда никому не удастся спрыгнуть с того поезда, который мы отправили в путь год назад. А это, пусть на время, но приостановит разброд, который начался в аппарате. Как думаешь?
Дзержинский вздрогнул:
– Странная мысль.
– Согласен. Только есть ли иной выход? А?
Феликс Эдмундович промолчал. А что он мог ответить, когда вот уже вторые сутки та же самая мысль билась в его голове.
– Впрочем, может, и обойдется. Ты ведь не случайно передал дело Канегиссера латышам? – Бокий с хитринкой глянул на председателя ВЧК. – Дело еврея-убийцы, который убил своего соплеменника-еврея, передать следователям-антисемитам. Ловкий ход. Они черт-те чего нагородят. Их расследование, особенно если его правильно высветить в прессе, станет ощутимым ударом и по Зиновьеву, и по Свердлову, и даже по Троцкому.
Дзержинский усмехнулся, протянул подчиненному узкую кисть правой руки:
– Раскусил. Молодец. Рад, что не ошибся в тебе.
Бокий принял рукопожатие:
– Теперь главное – не ошибиться в наших дальнейших шагах.
Глава третья
(за четыре дня до постановления «О красном терроре»)
1 сентября
Официальный бюллетень № 6
1 сентября 1918 года, 8 часов 30 минут утра.
Пульс – 110, температура – 37,3. Общее состояние удовлетворительное, осложнений нет.
А.Н. Винокуров.* * *
– Вот, – Доронин вынул из ящика стола папку с материалами дела, – все, что у нас имеется.
– Не отчень густо, – с явным прибалтийским акцентом отозвался молодой стройный парень лет двадцати семи в туго обтянувшей тело кожанке. То был не кто иной, как Эдуард Морицевич Отто[39], один из чекистов, которому Дзержинский поручил довести дело Канегиссера до конца.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
