Джеймс в притворном отчаянии взглянул на небеса.
– Да. Внешность в нашей дружбе не играла никакой роли. Разве тебе так не кажется? В этом отношении она была совершенно чиста.
– Ты закончил наконец? У меня правда много дел.
– Нет. Я не собираюсь ставить точку, – сказал Джеймс. – Потому что второй раз ты со своей гордостью не позволишь мне приблизиться. Поэтому скажи, что я должен сделать. Я исполню любую твою просьбу, чтобы искупить свою вину. Но не уйду. Ты должна сбросить пар. Ударь меня, если хочешь. Что угодно.
Анна чувствовала, что вот-вот наговорит лишнего. Голос у нее задрожал:
– Джеймс, ты понятия не имеешь, как я мучилась. Это невозможно исправить шутками или символической дракой. Ты даже не знаешь, во что впутываешься.
– Я там был. Я имею некоторое представление. Давай, расскажи.
– Не хочу.
– А разве я заслуживаю, чтоб ты меня щадила? Подумай об этом.
Анна открыла рот. Закрыла. Шах и мат. Ответа она не нашла.
– Через месяц после выпускного, – негромко начала она, тщательно подбирая слова, – я оставила на кровати прощальную записку и выпила несколько пачек аспирина.
Джеймс растерянно молчал, глаза заблестели. Анна ощутила пронзительную боль под челюстью и давление в ушах – иными словами, подступали слезы. Она усилием воли заставила себя говорить дальше.
– Я старалась не думать о том, кто меня найдет. Это оказалась Эгги. Она почувствовала, что что-то случилось, и прибежала домой из школы. Моя младшая сестренка, Джеймс, спасла мне жизнь. Никакой четырнадцатилетней девочке я не пожелаю испытать то, что испытала она… – Потекли слезы. Анна вытерла лицо замерзшей рукой. – Мне было так стыдно. Но для меня не осталось ничего стоящего, чтобы продолжать жить. Ничто, понимаешь? Выпускной показал, что я – просто повод для смеха. Толстый, неуклюжий, непохожий на остальных, отвратительный повод. Я окончила школу – но сломалась. Я подумала: если взрослая жизнь будет такой же, не хочу жить. А теперь объясни, с какой стати мне дружить с человеком, который чуть не стал виновником моей гибели?
Они пристально смотрели друг на друга. Анна тяжело дышала, понимая, что вот-вот разрыдается.
– Ты наглоталась таблеток? После… после того, что мы устроили на выпускном? О боже…
Джеймс протянул руку и шагнул вперед.
– Да, конечно, обними меня, чтобы не видеть моих слез, – полушутливо сказала Анна, из последних сил подавляя рыдания.
– Нет, дурочка, это чтобы ты не видела моих слез, – выдавил Джеймс и с такой силой прижал Анну к себе, что она чуть не задохнулась.
Она почувствовала, как он обвил ее руками, прикоснулся ладонью к затылку, и тут слезы хлынули ручьем. Джеймс держал Анну в объятиях, пока она плакала, и явно не ждал, что она скоро успокоится. Она слышала собственные рыдания словно со стороны. Анна плакала, не стыдясь, в голос, как плачут только в детстве.
Они стояли так некоторое время. Анна не знала, пять минут прошло или пятнадцать. Постепенно она стала дышать ровнее, а плач перешел в слабое икание. Джеймс укачивал ее и что-то бормотал, уткнувшись ей в волосы – невнятно и неразборчиво. Анна плакала и плакала, заливая слезами его несомненно дорогое пальто.
Когда они наконец отступили друг от друга, Анна подумала, что выглядит как пугало, но ее это не заботило. Что-то произошло. Что-то изменилось.
– Не думай, что ты виновата. У тебя нет причин чувствовать себя виноватой, – сказал Джеймс и отвел с лица Анны мокрые пряди волос. У него у самого глаза блестели от слез. – Ты была жертвой. Ты поступила так, потому что думала: иного выхода нет. Виноватыми нужно чувствовать себя нам, всем остальным.
– Я приняла решение выпить таблетки, а значит, заставила Эгги страдать, – ответила Анна, вытирая глаза рукавом.
– Тебя вынудили.
Мимо прошли несколько студентов. Анна и Джеймс, шмыгая носами, смотрели в разные стороны, пока те не скрылись из виду. Мимо катили машины, Лондон жил своей жизнью. Джеймс тяжело вздохнул.
– То, что ты сказала, – правда. Никакое извинение не поправит того, что я натворил. Сомневаюсь, что вправе претендовать на роль друга, который тебе нужен. Могу лишь сказать, что буду нести бремя воспоминаний, пока жив. И я хочу, чтобы ты знала: теперь в этом не одинока.
– Честно говоря, ты просто стал последней каплей, – сказала Анна. – Не ты травил меня много лет подряд. Так получилось, что, появившись в финале, ты принял на себя ответственность за чью-то долгую, усердную работу…
Она слабо улыбнулась. Джеймс уныло покачал головой.
К собственному удивлению, Анна обнаружила, что гнев покинул ее. Она выплакалась до конца. Джеймс по-прежнему был рядом, и Анна признала, что он сам того хотел. Он остался с ней не для того, чтобы очистить совесть, не из каприза, не из желания пустить пыль в глаза. Он искренне пытался извиниться. У каждого есть право оставить прошлое позади. И Анна это сознавала как никто другой.
Джеймс поднял сумку и взглянул на Анну, явно не зная, что сказать на прощание.
– Не буду больше тебя задерживать… – неловко произнес он. – Если что-нибудь понадобится…
Ему было стыдно, действительно стыдно. Вина пригнула Джеймса к земле.
– Наверное, мы можем хотя бы попытаться стать друзьями, – медленно проговорила Анна. – И посмотреть, что получится. Если ты чувствуешь себя бесконечно виноватым, мне не придется тебя угощать.
Джеймс слабо улыбнулся.
– Кстати, а что такое молотилка?
– Ты правда не знаешь?! Ну ты и тупой, красавчик.
– И об этом я тоже буду помнить до конца своих дней.
Они стояли и улыбались, как два дурачка.
– Я не могу в таком виде идти на работу, – заметила Анна.
– И не ходи, – ответил Джеймс. – Я, например, прогуливаю. Давай прогуляем вместе. Я угощу тебя ланчем, где захочешь.
– А с какой стати ты прогуливаешь?
– Понимаешь, захотелось прийти к одному человеку на работу и услышать от него, что я моральный урод. Просто для разнообразия. – Он заправил ей прядь волос за ухо, и Анна против собственной воли почувствовала, как в душе зажегся маленький огонек. – Ну, что скажешь?
– Если ты угощаешь, разве я могу отказаться?
Они вместе, молча, направились к воротам. Анна опустила голову, на тот случай, если мимо пройдет студент или знакомый преподаватель. К счастью, в такую погоду по кампусу никто не болтался.
– Не стесняйся, – сказал Джеймс, шагая по замерзшей траве. – Сегодня слишком важный день, чтобы размениваться на сандвичи. Назови любое место. Я угощаю.
– Ну, в таком случае как насчет «Боб Боб Рикара»? – спросила Анна.
– А ты уверена, что в школе было настолько плохо? – ужаснулся он.
