Майкайла тщательно перемешала смесь в чаше, чтобы жидкость сделалась совершенно однородной, а затем подняла чашу и вылила содержимое в небольшое отверстие, оставленное на макушке новой головы оддлинга. Жидкость потекла вниз, сквозь голову, шею и грудь, к тому месту где должно располагаться сердце. Выглядела эта жидкость несколько странно. «Так мог бы выглядеть огонь, если бы был жидким», — подумала девушка. От этой смеси, кажется, распространяется жар, и Майкайла не удивилась бы, если б от нее и пар повалил — как от подвешенного над огнем котелка с супом.
Жидкость полностью заполнила все пустоты в деревянном теле, пока Файолон читал очередное заклинание:
— «…Слава тебе, о присносильная, госпожа всего сокровенного! Посмотри, вот все нечистое отмыто с сердца моего, и сердце мое рождается вновь, рождается в крови возлюбивших меня, да буду я жить, подпитываясь этой кровью, как живешь ты, подпитываясь ею. Будь милостива, и снизойди до меня, и даруй мне жизнь…»
Майкайла взяла в руки кусок старой черепной коробки Узуна, изо всех сил стараясь его не выронить — благодаря маслу он сделался очень скользким, а руки от волнения тряслись. Начиналась самая важная часть ритуала — соединение частицы старого тела с новым. Для нее в свитке не было никаких особых слов: Майкайле следовало почувствовать все собственным сердцем.
Кость была так горяча, что казалось, на пальцах вот-вот появятся ожоги; Майкайла усилием воли заставили себя не обращать внимания на боль. Через все ее тело текла какая-то неведомая энергия; девушка чувствовала одновременно и холод и жар.
Но вот она осторожно поместила кусочек кости на предназначенное ему место, повторяя не облеченную ни в какие слова молитву о том, чтобы вся эта магия подействовала и Узун снова ожил. Майкайла чувствовала, как кость будто чуть подвигается, погружаясь глубже, а может быть, это древесина стремилась получше к кости примкнуть; место соединения сделалось почти незаметным. Затаив дыхание, Майкайла посмотрела прямо в лицо этому новому созданию. Глаза Узуна, в свою очередь, посмотрели на нее, и в них было явно осмысленное выражение. Майкайла вздохнула с облегчением и повернулась, чтобы взять острый каменный резец.
Она осторожно провела резцом между губами деревянного тела, в то время как Файолон читал заклинание, посвященное отверзанию уст:
— «…Я восстал из яйца, которое сокровенно, и уста мои дарованы мне, чтобы я говорил ими в присутствии Богини. Уста мои отверзаются силою Мерет, и то, что сковывало их, сбрасывается избранными ею. Уста мои раскрыты, уста мои широко распахнуты перстами самой земли. Я наполняюсь могучими ветрами небесными и говорю собственным голосом моим…»
Майкайла дрожащей рукой сжимала резец, а Файолон сосредоточенно сворачивал свиток, будто боясь оторвать от него глаза.
— Это все? — послышался голос Узуна. — Вы уже закончили?
— Сработало, — прошептал Файолон, и в голосе его прозвучало нечто среднее между священным благоговением и глубоким изнеможением.
Узун встал на ноги и принялся шагать по комнате, пробуя вновь обретенное тело. Сперва движения его были угловаты и резки, но, попрактиковавшись, он стал двигаться более свободно и плавно. Со стороны могло показаться, будто тело оддлинга затекло во время длительного сна и теперь Узун его разрабатывает.
Он посмотрел сперва на Майкайлу, затем на Файолона, на минуту задумался, взял поднос с едой и поставил между ними.
— Ешьте, — повелительным тоном произнес Узун. — Вы оба выглядите так, будто вот-вот свалитесь, а ведь вам предстоит еще спасать страну.
Прошел час. Майкайла с Файолоном успели насытиться и чувствовали теперь себя гораздо лучше.
— А теперь, — твердо произнес Узун, — пойдемте поговорим с Харамис. Страна больше ждать не может. Надо действовать.
— Забавный, наверное, выйдет разговорчик, — вполголоса пробормотала Майкайла, направляясь по лестнице в сторону спальни Харамис. Файолон все еще продолжал восхищаться новым телом Узуна, наблюдая, как тот двигается.
— Это самое искусное из всех человеческих изделий, какие мне приходилось видеть, — повторил он. — И они так вот просто взяли и отдали его тебе?
— В обмен на то, чтобы я оставалась девственницей на протяжении ближайших семи лет и ежегодно проводила по месяцу у них в храме, как только начинается весна, — напомнила Майкайла. — А будущей весной я буду представлять саму Богиню на тамошнем празднике весны.
— А почему именно ты?
— У них есть особый ритуал, во время которого Богиня избирает ту из своих Дочерей, которая должна его исполнить, — коротко объяснила девушка. В этот самый момент они подошли к дверям спальни, и разговор оборвался.
Увидев вошедших, Харамис. казалось, была совершенно сбита с толку. «Ничего удивительного, — подумала Майкайла. — она не слишком хорошо помнит Файолона, а когда в последний раз видела Узуна, тот был арфой».
— Узун? — с величайшим недоумением произнесла Харамис. — Надо полагать, что я видела какой-то странный сон… Я была уверена, что обратила тебя в арфу…
Оддлинг обеими руками взялся за руку Харамис. Майкайле сделалось вдруг от души жаль старую волшебницу: та наверняка будет шокирована, обнаружив, что ладони Узуна деревянные.
— Так и было, госпожа, — произнес он. — Вы обратили меня в арфу, но это произошло очень давно. Теперь у меня новое тело, и я снова могу видеть и передвигаться.
Он взял табуретку и, пододвинув ее к изголовью кровати, уселся рядом, все еще не выпуская руку Харамис.
— Боюсь, что мне придется сделаться сегодня дурным вестником, госпожа, — мягко проговорил он. — Земля очень серьезно больна.
Харамис нахмурилась и попыталась сесть, но безуспешно.
— Я чувствовала серию землетрясений, — произнесла она. — А что еще случилось?
— В Золотой Топи изменились очертания берегов и водного пространства, — сказала Майкайла, — и высота различных участков земли. В озере Вум появился какой-то яд, убивающий рыбу и местное население — даже людей.
— Увы, — произнесла Харамис, — вот до чего дожила! У меня уже нет силы ни вылечить свою страну, ни защитить ее.
— В таком случае вам придется позволить, чтобы это сделали они, — твердым голосом произнес оддлинг.
Харамис ответила таким взглядом, будто ее старый друг выжил из ума:
— Узун, да это же дети!
— Они всего на год с небольшим младше, чем были вы, когда сделались Великой Волшебницей. К тому же мы оба — вы и я — все это время обучали их. Пожалуй, ни один из них не справился бы с таким делом в одиночку, но вдвоем они смогут устранить по крайней мере самые опасные перемены — в этом я не сомневаюсь. А я буду помогать советом — с вашего разрешения, госпожа.
Последнюю фразу Узун произнес не так, как если бы действительно просил разрешения у Харамис, а та явно устала и сделалась слишком слаба от болезни, чтобы спорить.
