— Мне обязательно понадобятся материалы о ныне существующих в Европе рыцарских орденах, представление о них у меня пока очень смутное.
— Мы это учли. Уже подыскивают. Кстати, подготовку группы, с которой вам придется работать за рубежом, приказано контролировать мне.
— Позвольте поздравить с этим не только вас, но и себя, — с дипломатическим поклоном произнесла Жерми.
20
На следующий день часть батальона Корягина перебросили в соседний поселок, а здесь продолжил свое формирование новый — отдельный диверсионный. Первый взвод его первой роты, как Корягин и обещал, принял старшина Климентий.
Командиром роты назначили старшего лейтенанта Качина, до этого командовавшего одной из рот второго батальона. Этот моряк был под стать Климентию — почти такой же рослый и сильный, только худощавее и стройнее. Медлительный, с виду полусонный, со шрамом от ожога на правой щеке — он производил впечатление человека, уже побывавшего в боях, познавшего все «прелести» службы, а значит, тертого, уверенного в себе — что в солдатской среде, особенно среди новобранцев, очень ценилось. А еще Качин обладал удивительной способностью в нужный момент энергетически, словно шаровая молния, взрываться, поражая быстротой реакции, умением действовать в штыковом бою, работать во время обороны саперной лопатой, но главное — старлей отличался упорством, проявлявшемся в любом деле.
Евдокимка заметила это во время первого же шестикилометрового марш-броска с полной выкладкой по пересеченной местности, когда половина роты сошла с маршрута уже на третьем километре. Увидев с высоты косогора, как растянулось и стало разбредаться по долине его воинство, Качин, не сбавляя темпа, вернулся и стал подгонять отстающих. Некоторых он поднимал под руки с земли и тащил за собой.
— Нет! Я вас спрашиваю, причем исключительно по существу вопроса, — возмущался после возвращения на базу Георгий Аркашин, который сам оказался в числе последних, — как можно было «смозолить» нам такого командира? Он же всю роту загонит в могилу задолго до того, как доведет ее до первой стычки с врагом.
— Ты-то чем не доволен, таранька голопристанская? — охлаждал его Климентий. — При такой твоей подготовке тебе ведь даже бежать с поля боя не придется. Глядишь: взвод уже в окопах противника рукопашничает, а ты еще только из своего выкарабкиваешься.
— Да по какому такому минному полю шесть километров мне придется бегать? — все еще с трудом отходил Жорка после марш-броска.
— Пока что ты от отцов-командиров бегать пытаешься, — внушающе напомнил ему Таргасов, его вечный оппонент. Он сам был свидетелем того, как, завидев возвращающегося комроты, Аркашин пытался исчезнуть в близлежащем кустарнике, вот только затаиться у него не получилось. Под хохот и подковырки, старший лейтенант буквально за шиворот извлек его — запыхавшегося, обессилевшего — из зарослей, как нашкодившего кота. — Представляю, как ты поведешь себя, когда увидишь перед собой фрицев.
— Фрицев отстреливать можно, — огрызнулся Жорка. — Глотки им рвать. А командира даже послать неприлично, потому как это гауптвахтой пахнет.
— Ты у Гайдука учись: как привязался к своему Климентию, так в одной упряжке с ним и топал до самого финиша.
— Если не считать того, что последнюю сотню метров Климентий тащил его чуть ли не на спине, — проворчал «хлопец из Голой Пристани».
— Опять врешь! — укорила его Евдокимка.
— Не вру, а говорю исключительно по существу вопроса.
Степная Воительница знала, что Жорка сам пытался наладить отношения с Климентием, заручиться его поддержкой, но всякий раз старшина пресекал эти попытки жестким предупреждением: «Суши весла, таранька голопристанская» — и на этом очередная попытка дружеского сближения завершалась. После каждой такой попытки отношение Климентия к ней почему-то на удивление становилось всё трогательнее. Вдруг он что-то заподозрил? «Ты все-таки держись от него подальше, — жестко предупреждала она саму себя. — Как бы однажды не оказаться в его объятиях».
С раннего утра и до поздней ночи бойцы ползали под колючей проволокой, метали гранаты и ножи, учились снимать часовых и минировать дороги. С метанием ножей у Евдокимки получалось неплохо, а вот с гранатой не заладилось. После нескольких неудачных бросков инструктор Сожин даже подозрительно как-то окинул взглядом фигуру девушки и, покачав головой, изрек:
— По-бабьи у вас получается как-то, ефрейтор. Неточно, а главное, слишком близко.
— Тем не менее три боевых гранаты я уже успешно использовал. Причем не здесь, на полигоне, а в настоящем бою.
— Мне сообщили, ефрейтор, что вы успели побывать в нескольких боях, и даже отличились, — поиграл желваками своего скуластого лица Сожин. — Однако никакие заслуги от боевых нормативов вас не освобождают… Внимание всем: еще раз показываю, как следует правильно бросать гранату.
Броски у него, в самом деле, получались на удивление мощными. Прежде чем метнуть гранату, он сжимался, словно тугая пружина, чтобы затем «взорваться» броском за несколько мгновений до взрыва.
— Вопросы, ефрейтор Гайдук, есть?
— Никак нет. Буду стараться, товарищ сержант.
— Вот завтра и продемонстрируете всем нам свое старание зачетным броском.
— Но ведь было объявлено, что на завтра запланированы прыжки с парашютом.
— Даже если запланируют прыжки без парашюта, метание гранаты никто не отменял, — грозно предупредил ее сержант. — Что такое десантник? Это — прежде всего…
— …ближний бой, — продолжила она десятки раз слышанную фразу инструктора. — А ближний бой — это прежде всего бой гранатный.
— И никакая парашютная подготовка умение метать гранату не заменит, — не позволил сбить себя с толку сержант. После чего он вновь подозрительно прошелся взглядом по фигуре Евдокимки, резко покачал головой, словно пытался развеять мираж, и, недоверчиво покряхтев, отошел в сторону.
«Неужели начинает догадываться, с кем на самом деле имеет дело?! — ужаснулась Евдокимка. — Только этого не хватало! Может, в самом деле пойти к комбату Корягину и честно признаться?»
Евдокимка уже несколько раз в сердцах проклинала себя за игру в «кавалерист-девицу» и столько же раз порывалась идти к комбату «сдаваться». И, наверное, отправилась бы, но… Возможно, комбат и поймет её, и насмешки пресечет на корню. Вот только в батальоне уже не оставит. Не оставит ее комбат в своем десантном батальоне морской пехоты — вот в чем дело! Даже должности санинструктора не удостоит, а, наверняка, тут же отправит санитаркой в бригадный медсанбат, от греха подальше. Однако снисходить до госпитальных простыней и туалетных уток Евдокимка уже не смогла бы. Она почувствовала себя десантником, бойцом; доказала, что держится не хуже других. А впредь укротит и метание гранаты!
— …А прыжки обязательно будут, — проворчал Сожин, уже уходя. — Хотя зачем они нужны морским пехотинцам, объяснить трудно.
