Голос прогремел под сводами — глубокий, богатый голос Кассандры обдал меня будто потоком чистой и теплой воды. Она вышла вперед, встала рядом с Коулом, яростно работавшим над моим остывающим телом. В правой руке она держала пирамиду, ключ, в левой — «Энкиклиос», и эхом повторяла слова, слышимые ею в видении Ясновидца, который в далеком-далеком прошлом на время спас этот мир.
Тор утробно взревела, затрясла головой, негодуя на силу, которая вдруг явилась ниоткуда, требуя от нее подчинения. Кирон сопротивлялась, но Кассандра была неумолима. И через секунду я была свободна. Я летела. Парила, устремляясь к витражной радуге, к спасательному концу, уводящему вверх, вверх и вверх.
Глава двадцать седьмая
— А ты знаешь, я думала, что направляюсь на небо, — сказала я, выглядывая в окно.
Оттуда на меня смотрел пылающий горизонт Лас-Вегаса. Я стояла посреди роскошного номера, явно из самых дорогих, окруженная плюшевой мебелью, атласными шторами и таким количеством мрамора, что впору любому мавзолею.
— Некоторые могли бы сказать, что ты уже там, — ответил мой спутник.
Я бы сразу определила его как бойца, даже без короткой стрижки и прямой осанки: по глазам. Я выросла среди мужчин с таким взглядом. Только битва его вырабатывает, только смертная битва и гибель тех, кого ты любил, как братьев.
И еще я узнала его по нашей последней встрече, когда он движением пальцев починил мне сломанную шею на окровавленном полу убежища, оказавшегося западней.
Этот мужчина, этот воин, улыбнулся при моем появлении и сказал:
— А вот и ты. — Будто подготовил мое появление здесь. Спрыгнув с высокого черного табурета у бара, он подошел и протянул мне руку для пожатия. — Привет, Жасмин. Меня зовут Рауль.
Испания окрасила бронзой его кожу, добавила ему акцента. Но по манерам он был типичный американский военный.
— Я мертва?
Он склонил голову набок, будто оценивая новобранца.
— Это еще предстоит выяснить.
Я подошла к окну, сбитая с толку и несколько угнетенная, не сомневаясь, что переведена в какое-то промежуточное хранилище Вечности. Подо мной сиял огнями Город Греха, сверкал, как тиара царицы пустыни. Жаль только, камни в тиаре фальшивые.
— Есть, наверное, люди, которые хотели бы провести вечность за игрой, поглядывая на стриптизерок на сцене, — сказала я, отвернулась от окна и плюхнулась на диван, от прикосновения которого все косточки в моем не-теле застонали от наслаждения. — Черт побери, я бы и сама от пары недель такого режима не отказалась.
Рауль сел на такой же диван, стоящий под углом в сорок пять градусов к моему. Вдруг до меня дошло, что именно так я расставила мебель в «Бриллиантовых номерах» и в доме Бергмана. Ага, и в том давнем-давнем месте, где уничтожил мою жизнь Айдин.
— Я здесь бывала? — спросила я.
Он кивнул.
— А Дэвид? Он тоже здесь был?
— В некотором смысле.
— А!
— Тебе не полагается помнить.
— Хм…
— Ты себя нормально чувствуешь?
— А должна?
Он улыбнулся:
— Наверное, нет.
— Ладно, так зачем я здесь?
Он удивился, будто я должна была знать.
— Ты же герой.
До меня начало доходить.
— Послушай, это же не я там спасла мир. Это сделала Кассандра.
— Хоть эта поговорка очень затрепана, но все равно верна. Один в поле не воин.
— Чего конкретно ты хочешь?
Он посмотрел на меня так, будто хотел попросить не строить из себя дуру. Очень неприятно видеть такой взгляд, когда ты и в самом деле тормозишь. Но собеседник, к моему удивлению, ответил:
— Ты сейчас в Ставке, солдат. Отсюда либо в строй, либо в отставку. Выбирать, конечно, тебе, но нам бы хотелось, чтобы ты продолжала службу.
Я кивнула в сторону окна:
— Странное место для Ставки.
— Стараемся держаться ближе к фронту.
— Тогда вам надо было быть в Майами.
— Там битва выиграна.
— А война — нет?
— Вы же не победили Раптора.
— А когда мы победим, я могу считать свою службу законченной?
— Если захочешь. Но он хитрая бестия. Поймать его будет ох как непросто. — Рауль поджал губы, покачал головой. — Впрочем, я отклонился от темы. Ты должна сделать выбор.
Я кивнула. Значит, время двигаться дальше, в ту или в другую сторону. Я могу уйти в отставку. Слово «отдых» повисло в воздухе, как зеленое бархатное вечернее платье. Но я видела, что сделала отставка с Альбертом, и нет причин полагать, что я ею буду более довольна. И еще: уйди я в отставку, Эви придется возиться с въедливым и сварливым стариком в одиночку. Я никогда не увижу ее новорожденную дочь. Никогда не услышу, что случилось с Дэвидом, а это, я думаю, не менее интересно, чем мои приключения. Бергман и Кассандра друг друга поубивают. Коул станет старым желчным ворчуном. А Вайль… Вайль будет бродить по земле один, тоскуя по своим сыновьям. Тоскуя по мне.
Я посмотрела в глаза Рауля:
— В строй.
— Отлично.
Он кивнул мне — и таинственный ветер поднялся в комнате, сшибая лампы, разбивая вазы, заставляя меня крепко закрыть глаза.
Когда я открыла их снова, лицо Коула было рядом с моим, теплое дыхание еще грело мне рот, пальцы прижимали шею. Он почувствовал, что кровь снова потекла по моим жилам, — и расплылся в улыбке торжества.
— Она с нами, — сказал он, оглянувшись через плечо.
Кассандра и Бергман обнялись и показали мне большой палец. Вайль склонился надо мной, улыбка растянула его лицо до новых пределов, и вид у него от этого был счастливый и страдающий одновременно.
— Жасмин, как я счастлив, что ты здесь!
Я минуту подумала и кивнула:
— Я тоже.
Но что-то меня беспокоило. Что-то помимо боли не позволяло…
Я оглядела весь подвал, насколько могла, если учесть, что двигалась у меня только голова. Ага, вот. Возле стены. Босцовски. Все о нем забыли, кроме меня.
Он посмотрел мне в глаза. Чтобы прочитать мысли, мечущиеся в его поврежденном разуме, никакая телепатия не требовалась. Он отличный юрист и блестящий оратор, и если не проколется, выйдет из воды сухим. А что? Политики выпутываться умеют. И народ его любит, как ни крути. Черт его побери, он может даже сделать вампиризм национальной модой!
Что самое противное — я могла себе представить ситуацию, когда эти фантазии станут реальностью. Я посмотрела на Вайля, потом перевела взгляд на сенатора, чтобы Вайль понял.