44
Василий Ефимович встретил своего ученика довольно спокойно. Он умело прятал истинное выражение лица, кожа на котором была больше похожа на древний пергамент, испещренный таинственными символами. Однако не мог скрыть внутреннего волнения. Встреча с Львом вряд ли окончится трагически, по разумению Шерстнева, Лев не станет убивать старого человека. Сейчас, глядя на Радзянского, Василий Ефимович пытался предугадать слова, с которых Лев начнет разговор.
Но вопреки ожиданиям начался он необычно.
– Борис оказался прав, – избегая смотреть в глаза собеседнику, тихо произнес Лев. Он присел к столу, за которым расположился старик, и прикурил сигарету. Раньше он не позволял себе курить в присутствии Шерстнева. Сейчас все изменилось. Изменились оба; старик – до неузнаваемости. Изменился – по понятиям жителей восточной страны – означало испортился. – Да, Боря оказался прав, – повторил Араб, не претендуя на некоторую аналогию некогда крылатого выражения.
Он часто возвращался к тому странному телефонному разговору, после которого Левин не давал о себе знать. И, только узнав, кто именно стоит во главе этой операции, понял все. А мог бы и раньше, последовав совету Бориса, выстроить в ряд ликвидированных им людей. Он и последовал, даже размышлял на этот счет: «Вот ряд закончен, стоят перед глазами, как на параде, импозантные, лощеные люди, их объединяют лишь циничные взгляды... Что еще? Может, родство?..» Дальше этого не продвинулся; а зря – разгадка была рядом, начиная с первого в шеренге. Им был Александр Грибанов, вторым шел Артур Борлаков, следом за ним Николай Попков и еще несколько человек. Все они так или иначе перешли дорогу Геннадию Васильевичу Шерстневу, сыну Василия Ефимовича. Если бы сейчас Радзянского попросили набросать краткую биографию на Шерстнева-младшего, он бы сделал это лучше других.
Шерстнев Геннадий Васильевич, год рождения – 1956-й. Окончил МГИМО, пробовал себя в журналистике, в настоящее время лицо, приближенное к премьер-министру, пользуется доверием его близких, глава штаба партии молодых реформаторов. Скрытный, в общении немногословен. «Привязанности – в пределах функциональной выгодности» – это выдержка из статьи московской газеты. В начале своей карьеры считался человеком из команды Александра Грибанова, возглавлявшего крупнейшую финансово-промышленную группу «Митекс» и всерьез «баловавшегося» политикой. В связи с этим Шерстневу пророчили «светлое будущее». Но затем Геннадий Васильевич стал оппонентом Грибанова – ненадолго: буквально через три месяца Грибанов умер от острой сердечной недостаточности. Потом Шерстнев причислил себя к реформаторам, стал сторонником Артура Борлакова, попутно занимающегося нефтяным бизнесом, затем попал под его влияние. Пытаясь освободиться, оказался в лагере его злейших противников. Борлаков публично высказался насчет противопоказаний Шерстневу: «административная работа и роль публичного политика». Может, по причине злобы, которая душила Артура Борлакова, тот умер от паралича дыхательных путей. А Шерстнев-младший к тому времени заимел поддержку олигарха Николая Попкова, стал соучредителем крупной автомобильной фирмы. Но из-за внутренних дрязг внутри компании вступил в конфликт с Попковым. И последний стал жертвой ошибки анестезиолога и старшей медицинской сестры.
«Бегал от одного к другому, как самая последняя шлюха», – зло подумал Радзянский в то время, когда все встало на свои места. Оставалось только выяснить, как и чем связан Геннадий Шерстнев с Югбизнесбанком. Причина могла крыться в той же неуживчивости с партнерами, карьеризмом.
– Василий Ефимович, – так же тихо спросил Радзянский, – неужели ваш сын прямо попросил вас похлопотать о том же Грибанове? Если мне не изменяет память, его я убрал первым. Он что, попросил вас найти наемного убийцу?
– Не все так просто, Лева, – надтреснутым голосом отозвался Шерстнев. – Скорее я сделал ему предложение. Мне тогда показалось, что у сына безвыходное положение. Грибанов мешал ему; и дело не в том, занял бы Гена пост главы «Митекса» или нет. До определенного времени он и не знал, кто ведет его «наверх». Он привык обсуждать со мной свои проблемы, и они удивительным образом разрешались. Правда, время от времени я просил у него крупные суммы денег. И эти займы совпадали с несчастными случаями с его оппонентами. Когда дело дошло до Николая Попкова, сын, как всегда, вывалил на меня наболевшие вопросы и спросил в лоб: не нужна ли мне определенная сумма?
– А при чем тут Левин? Его-то зачем было втягивать в эти дела? Могли бы работать только со мной.
– Я думал, что ты все понял, – вздохнул старик. – Ты можешь не верить, но мне были дороги наши с тобой дружеские отношения.
– До поры до времени, – Лев не стал комментировать циничное высказывание учителя.
– Да, это так. После ты стал для меня наемником, Арабом. А Левин... – Шерстнев скривился. – Боря абсолютный болван. Получал от меня деньги только за связь с тобой. Я не отговаривал его от посещения светских тусовок. Он всегда хотел быть важным человеком – ну и бог с ним. Он хороший актер – и это пригодилось.
– Так он был в курсе насчет моей дочери?
– Нет, конечно. Но мог бы узнать сразу. Не захотел потому, что труслив. Он боялся меня, а я подогревал ситуацию.
– Да, с этим трудно разобраться... Но необходимо. Выходят странные вещи. Вы дорожите нашей дружбой, скрываете, как говорится, свое лицо. И я делаю то же самое. Очень интересно. Вы печетесь о своем сыне, а мою дочь втаптываете в грязь.
– Ей-богу, Лева, если бы не стечение обстоятельств, мне бы в голову не пришла эта идея.
– Вы называете это идеей?
– Неважно, как я называю, важно другое. Это не оправдание, но ты должен выслушать меня.
– Я просто обязан вас выслушать. Именно за этим я здесь.
Казалось, старик откровенно махнул рукой на неприкрытую угрозу, прозвучавшую в голосе Радзянского.
– Год назад ты заявил Борису, что завязываешь. Тебя можно понять – скопил неплохую сумму, возраст к тому же. Но беда в том, что я не собирался завязывать. Я, понимаешь? О котором ты и не догадывался. Ты всегда думал, что ваше с Борисом маленькое предприятие легко закрыть, для этого достаточно одного голоса «за». А мое тайное голосование в расчет не брал. Только вот в отличие от тебя я голосовал против. Потому что имею сына, на которого другой отец давно бы плюнул. Но дело не только в нем, а во мне тоже. Мне стало интересно, я словно вернулся на прежнюю работу: разрабатываю операции, отдаю распоряжения. Ты-то должен меня понять.
– Даже не собираюсь. Я просто послушаю вас и... все.
– Твои откровения, – продолжил Шерстнев, смочив горло нарзаном, – однажды прозвучавшие в моем кабинете, меня озадачили – ни к чему скрывать этот факт. Но я всегда помнил о них. В отличие от тебя меня никогда не обуревали мысли об оружии, убийствах, моя работа казалась идеальной, словно я родился разведчиком. Но – каждому свое: я умел и до сей поры не потерял способности руководить и разрабатывать операции, часто приходилось отдавать приказы нелегалам на физическое устранение того или иного лица. Ты должен знать о секретных папочках, о листках бумаги со штампом в углу и списком лиц, подлежащих физическому устранению...
