— Если вы знаете, что он мертв, зачем устраиваете эту игру в прятки?!
— Хемпхиллу следовало сказать: «Пока не доложили о его гибели». — Винслоу вытащил из кармана монокль и принялся им поигрывать. — Хотя, старина, весть о его кончине оказалась преждевременной.
— Так он жив?
— Как ты, жив и здоров, — ответил Хемпхилл. Ситуация начинала его забавлять. Края губ его подернулись в усмешке. — Брось, Синклер. Разве ты растерял свою сообразительность?
— Я прошу прощения за то, что вам приходится иметь дело с таким недотепой. — Синклер стремительно обернулся к Винслоу: — Скажи, Хинд-Див — один из вас?
Винслоу опустился на стул, словно ноги отказались его держать.
— Видит Бог, нет! Разве я похож на человека, способного раскрасить свое лицо под леопарда и бесшумно продираться сквозь джунгли, чтобы ни персы меня не заметили, ни индийцы?
Действительно, не голубоглазый Винслоу, ни веснушчатый блондин Хемпхилл для этой роли не подходили.
— Но вы… его знаете.
— Мы все его знаем, — уточнил Винслоу.
Девлин почувствовал, как волоски на коже встали дыбом. Он явно ощущал опасность, но еще не понимал, откуда она идет.
— Расскажите мне все.
— Потише, дружище. — Винслоу пожевал нижнюю губу, собираясь с мыслями. — Врачи говорили, что мы не должны давить на тебя в том, что касается утерянных воспоминаний о прошлом.
— О моем прошлом. Значит, Хинд-Див принадлежит моему прошлому?
Оба друга отвернулись.
Девлин почувствовал противную пустоту в животе, но все еще боялся поверить очевидному. Если бы все обстояло именно так, как хотели представить его друзья, в его памяти должна была остаться хотя бы зацепка.
— Мне нужно подтверждение.
— Пожалуйста. Нам отдали на хранение шкатулку. Маленькая шкатулка, присланная генерал-губернатору Калькутты после того, как ты пропал в прошлом году. Шкатулка была доставлена агентами Замана — шаха Афганистана. Там было доказательство того, что ты погиб. По крайней мере то, что нашли там, приняли за доказательство твоей смерти. И ты считался какое-то время погибшим.
— И что за доказательство? — прищурившись, спросил Девлин.
— Твоя кисть, — сказал Хемпхилл и отвернулся. — Скверное дело, ее похоронили.
— На пальце было кольцо, большой бирюзовый перстень. Говорят, он был украден у Заман-шаха не кем иным, как Хинд-Дивом.
— Что еще было в той шкатулке?
— Мы не знаем, — сказал Хемпхилл и, опасливо покосившись на Девлина, слывшего непредсказуемым, особенно в последнее время, добавил: — Клянусь, не знаем!
— Нам поручили хранить ее до тех пор, пока ты не потребуешь ее сам.
Девлин изменился в лице. Друзья переглянулись в тревоге.
— Я требую ее назад.
— Сейчас принесу, — Винслоу вскочил на ноги. Хемпхилл последовал за товарищем.
— Я помогу. Кто знает, может, что-то в шкатулке пробудит твою память.
Девлин смотрел им вслед, борясь с искушением броситься за ними следом, чтобы как можно быстрее заполучить шкатулку с ключом от прошлого. Страх, холодный и омерзительный, расползался внутри, сводя на нет едва обретенное счастье.
Девлин сидел в кресле, протянув ноги к каминной решетке. Полупустая бутылка из-под виски уютно пристроилась под левым боком. Перед ним лежали бирюзовый перстень редкой ценности и красоты, сборник персидской поэзии и развернутое письмо. Где-то вдали Биг Бен прозвонил десять. Как раз время для начала ночных развлечений: пора уходить в театр, на бал, еще куда-нибудь. Но сегодня он никуда не пойдет. Он пребывал в раскаленных тисках ярости. Он даже боялся выходить из своей комнаты, ибо за себя он не отвечал.
Он и был Хинд-Див!
Нет, он ничего не помнил, и ощущения ему ни чего не подсказывали. Он просто знал, что это так.
Девлин зажмурился, не желая видеть ничего вокруг, и внезапно перед его внутренним взором всплыла пара глаз цвета ириса, окаймленных темно-рыжими ресницами, и глаза эти были настолько яркими, что казались принадлежащими иному миру. Глаза смотрели ему в душу и видели правду о нем, которая была скрыта даже от него самого. Он прочел правду в глазах Джапоники Эббот в самый первый раз, когда увидел ее, но не захотел ее признать.
Он был Хинд-Див!
Но всю омерзительную правду о том, что собой представлял Хинд-Див, он узнал случайно. Свидетельство лежало на самом дне шкатулки — письмо, вернее, наспех нацарапанный листок, использованный в качестве закладки к книге стихов в кожаном переплете. И этот листок связал воедино все звенья и сделал историю убийственно полной.
Он потянулся к листку, перечитал его еще раз. Должно быть, он уже в десятый раз перечитывал это послание. Но слова никак не хотели ложиться в строку. Смысл фраз распадался, затуманенный виски мозг терял нить, если только он на несколько секунд отрывался от чтения. И вот Девлин взял письмо и еще раз его перечел.
«Дорогой мальчик!
Я нашел тебе невесту. Замечательная женщина! Находчивая, здравомыслящая и обладающая по-настоящему любящим сердцем. Я отправляю ее к тебе в надежде, что ты одобришь мой выбор. А затем я одолжу ее у тебя на время. Не сомневаюсь, ты произвел на нее неизгладимое впечатление.
Пока ты не будешь готов, она останется на моем попечении.
Но не заставляй ее ждать слишком долго, мой горделивый петушок. Мне бы не хотелось, чтобы она оказалась связанной браком с человеком, который ее не заслуживает.
Джордж Эббот».
Ниже уже другой рукой было нацарапано: «Джапоника Фортнам». Итак, Джапоника Фортнам должна была стать его невестой.
Даже сейчас, с этим убийственно неопровержимым доказательством в руках, Девлин не мог припомнить ничего из той встречи, что Джапоника описала ночью. Он думал, что понимает, чего стоит ей это признание. Теперь и он осознавал, насколько серьезно недооценил ее мужество. Как могла она рассказать свою историю злодею, сыгравшему в ее жизни роковую роль, и затем из уст того же человека выслушать обещание помочь ей преодолеть самый большой в ее жизни позор?
Он опоил ее! В этом она обвинила Хинд-Дива. Это таинственное существо, посвятившее себя обману, предательству, коварным интригам и колдовству, без особых проблем мог подобрать яд, который отвечал бы его целям. И преуспел в этом.
Теперь ему стало ясно все: стремление Джапоники избегать его, ее настороженность, неприятие его как человека. На самом деле письмо объясняло все в их отношениях, кроме последней ночи — тех часов, что он провел в ее постели. И воспоминание об этом времени, столь недавнем — суток не прошло, словно взывали к нему из будущего, вселяя надежду на счастье, с которой он давно мысленно распрощался.
Проклятие! Он потянулся за бутылкой с виски и разом проглотил добрую порцию. Стук в висках на этот раз был встречен им почти с благодарностью, ибо эта боль стала постоянным компаньоном его болезненных мыслей.
