Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Но некому. Все водители паровозов ушли в «Дольче». А некоторые в «Дольче и Габбану».
Катя отвернулась от Паши. А он ей прямо в затылок: «Все мужики – сволочи. Скажи?»
Конечно, сволочи. Тут без вопросов. Сволочи. Особенно если губы – лезвиями. Не губы, а так – ерунда, жесткость сплошная. В поцелуях – сложно, а в телевизоре – даже ничего, стильно. Мужественно. Но подбородок все равно ящерицей. Узкий. И спасибо, что не зеленый. Но каменный. Яшмовый. Холодный.
Губы и подбородок. Еще дыхание, которое трудно отпустить. Всего восемь часов в неделю. На работе не считается. Там он не Кате дышал, а всем. Дышал, говорил, думал. Всеобщее достояние. Гордость нации. Таких раньше торжественно закапывали под Кремлевской стеной.
…Но восемь часов дыхания. Целых восемь – Кате. Остальное жданки.
«А жданки выждались!» – сказала Катя.
Сказала и ушла с телевидения. Все думали, в монастырь. А она – в учительницы. Рисования. Плюс кружок-факультатив.
Ушла в люди! Вместо записки оставила в редакции на столе заявление по собственному желанию.
Там, где все блестело и переливалось, Кати Измайловой больше не стало. О ней не говорили. Но «жуткие розочки» вспоминали.
Погончики. Пиджачок.
А Паша Михайлов отравился угарным газом. В непроданном почему-то родительском доме. У станции. В смерти блестки и переливы с него тоже сошли. И в строгом костюме он был похож на трудовика, который недавно рассчитался из Катиной школы.
Мать Паши на похороны не приехала: лечилась в Швейцарии. Сестра тоже. Она не лечилась, но в том индийском штате, где сестра возвращалась к природе, принципиально не было ни телевизоров, ни связи. Брат сидел. Шептались, что с братом не удалось.
Зато удалось с министрами и министершами. Прощались с Пашей по-хорошему. Целовали в лоб. Некоторые норовили пожать руку.
А тот, у кого губы – лезвия, жена – из системной династии… тот, у кого дыхания, если выплыть и остаться рядом, только на восемь часов…
Тот, чьими ресницами была отравлена Катина кровь…
Тот, который ни разу – ни разочка! – ничего такого ей и никогда, потому что «слова лгут»…
…сказал негромко, но так, что всем-всем (министрам, капиталистам, телевизионщикам и всему международному сионизму) было слышно. Сказал негромко, потому что отчаяние – это окончательно и кричать уже не имеет смысла. Сказал Паше Михайлову: «Любимый мой…»
Погончики. Пиджачок.
Ну не смешно?
Король музыкальных инструментов
При Советах он заведовал складом музыкальных инструментов. Не мясокомбинат, но воровалось тоже хорошо. Легко. И люди все сплошь интеллигентные. Бедные, но ради «скрипочки для сына» готовые голодать на семьдесят рублей, откладывая двадцатку на переплату. Король любил их унижать. Такое наслаждение! Такое счастье было видеть, как эти грамотные суетливо краснеют, суют деньги, просят, лебезят. А он крученый был, скрипочки мог достать хорошие, не магазинные.
В конце восьмидесятых вообще расцвел. Братве сначала гитары импортные поставлял, потом машины немецкие стал гонять. Продавал той же братве. Вовремя сориентировался, бригаду крепкую-верную завел, чтобы, значит, в ногу со временем. За власть когтем зацепился. Одно время даже культурой заведовал. А потом уже всем – стройками, пароходами, железными дорогами, банками. Иначе как холуями вообще никого не называл. Это если вежливый был и в настроении.
А так вообще людей в упор не видел. Говорил, что у кого нет лишнего, тот – животное и должен жить, как животное. Жену где-то сгноил. Говорили, бил ее для развлечения. И прибил. Ну, или какой другой несчастный случай.
Три девки у него росли. Ганя и Регина запуганные были, но брехливые. Инстинкт самосохранения кого хочешь научит. Бывало, приходит он домой, а у Ганьки – подружки, так он ботинки снимет, в башку ими запустит, за волосы всех потягает, матом обложит, а потом довольный говорит: «Ну-ка, Ганька, расскажи, как папку своего любишь». Та слезы глотает, но мурлычет: «Люблю, как никто и никогда». Брешет, конечно, но жить-то надо. Мы его упрекали – мол, зачем так с детьми? А он нам по их этой общей программе: «Рот закрой! Если ты такой умный, чего такой бедный? Бабло побеждает зло! На кишках твоих тебя ж и повешу». Ну, такое…
Девки его быстро замуж выскочили. Ганька за албанца местного, а Регина за одного из братков. А ей без разницы, от кого по морде получать: от папаши или от мужа. Лишь бы деньги давали.
А младшая его, Кирка, та с характером была. Ты ей слово – она тебе десять. Ну, не успел Король ее толком запугать. Бизнес, то да се, закрутило. Росла как сорняк в поле. Оно и на пользу. Она и бояться его не боялась, а потому и ненавидеть не начала.
К старости Король устал, к лести привык. Думал, что задница у него – цветок благоуханный, все выставлял ее для поцелуев. Дошел до того, что решил, будто сам по себе ценен. Без бабосов, недвижимости и всяких офшорок. Сказал: «Ну-ка, девки, налетай-забирай! Кто обцелует папочку получше, тому и достанется». Ганька с Региной оттарабанили как по писаному. А Кирка плечами пожала. Промолчала по факту. Он ей: «Я тебя в Африку голой пущу! Землю жрать будешь!» А она фыркнула и за француза вышла. Уехала.
Кент Королю говорил: «Остынь, не раздавай майно-то. А то сам голым в Африку. Без майна-то и власти ты – что? Ничто!» А он ни в какую. Пусть, мол, только пикнут. Это ж я им всё – и унитазы золотые, и полы, Сваровским лепленные. Это ж я велик. Это ж ко мне по первому свистку все короли и прочие премьеры с прокурорами. Величие мое чтили и чтить будут! Стану жить налегке, как сыр в масле кататься. А зятья нехай побегают. Поприумножают. Пообслуживают мою счастливую старость.
И отписал Ганьке с Регинкой всё. Жить решил сначала у Ганьки. Со свитой.
А свита у него была, я вам доложу, человек сто: массажистки, повара китайские, борцы дзюдо, спичрайтеры (он же сам ни бум-бум). В общем, всякие были. Нужные, ненужные, для красоты, для тела, для дела… Я шофером у него работал. Как в запас отправили, так и пошел баранку крутить.
В общем, сто человек… Сам он – идиот буйный. И прислуга такая же. Ганька ему сказала: «Папаша, а давайте-ка поменьше народу в моем доме! Человек двадцать вам вполне себе хватит».
Как он орал! «Чтоб ты сдохла, чтоб ты выродка родила, чтоб ты повесилась на суку, чтоб земля тебя не носила, сволочь ты неблагодарная!» Хорошо албанец в отлучке был, концерта полностью не слышал. Вот.
Наорался Король, наплевался, натопался – и к Регинке. А там тот же компот. «Вы, папаша, ведите себя поаккуратнее, а не то…»
Ушел он от них. Вроде как умом тронулся. Спрашивает меня: «А как это у вас летом так жарко? А где же ваши кондиционеры?» или «А воду вы фильтрованную пьете или откуда?»
А морда у него приметная была, в телевизоре намельканная, на плакатах всяких. Народ его знал и, мягко говоря, проклинал на чем свет стоит. Плюс денег нет. Кому нужен? Подались к бомжам. Там своя стихия. Ходит наш Король, разговоры разговаривает. Уже не кажутся ему люди такими тварями животными. Но удивлять не перестают. То вещи не от Бриони – сюрприз, то удобства, не к столу будет сказано, не золотые, а так – яма в кустах. То зима настала, как обычно, неожиданно, а из крыши над головой – только теплоцентраль.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79