Надев на палец драгоценный подарок, женщина, словно завороженная, смотрела на переливавшийся всеми оттенками зеленого камень.
— Конечно же, ты понимаешь, что мне придется обсудить твое предложение с моими близкими и Магдой, — промолвила она, поправляя сбившийся пуховый платок. — Но на мое решение, — Брижит пристально посмотрела на Рауля, — это уже никак не повлияет. Я знаю, что у нас с тобой все будет хорошо.
— Не сомневаюсь, — ответил рыцарь, лицо которого светилось от счастья. — Скоро мы с графом Тулузским отвоюем мой родной Монвалан. Так что ты, Магда, Гильом — все вы будете жить в моем замке. Попомни мое слово. Кретьен и Матье тоже могут перебраться к нам. Ведь жили же они когда-то при дворе Жеральды Лаворской. Крестоносцев бьют по всему Югу, и очень скоро оставшиеся в живых катары смогут вернуться туда, откуда были прежде изгнаны.
— Мне всегда нравилась твоя потрясающая жизненная сила, — прошептала Брижит. — Я знаю, что все будет именно так, как ты сказал.
Они прощались рядом с мирно пофыркивающей лошадью, и их силуэты четко прорисовывались на фоне светлого зимнего неба. Наконец Брижит не выдержала, и на хрусталь ее серых глаз навернулись неизбежные при расставании слезы.
— Любовь моя, — голос Рауля сорвался.
Позже ей показалось, что они потянулись друг к другу одновременно, словно какая-то нотка нежности в его голосе послужила для них обоих сигналом, не подчиниться которому в тот миг было невозможно. Она вновь оказалась в его объятиях, и Рауль поцеловал ее с неведомой прежде страстностью. И, словно в забытьи, она ответила ему тем же. Их поцелуй прервался, но руки все еще не желали раскрывать объятий. Тело Брижит пело от радости.
Вечером приехал Кретьен, и она поведала ему о том, что собирается замуж за Монвалана. Потрясенный катар не знал, что и сказать. Брижит довольно быстро его успокоила.
— Моя мать тоже была замужем. Правда, отец мой был простым трубадуром, а не высокородным дворянином. Но любовь свободна, как птица, и никогда не смотрит на происхождение. По крайней мере, дядя, вам больше не придется меня опекать. А за Раулем я буду как за каменной стеной.
— Пожалуй, ты права, — тяжело вздохнув, почесал свою окладистую бороду Кретьен. — Для нас, похоже, наступают лучшие времена. А что говорят твои видения?
— Они говорят, что все мы будем жить в замке, — промолвила она, скрывая давно известную ей горькую правду.
Пряча улыбку, седовласый Матье молча водил обрубками пальцев по странице старинной книги. На его глазах вершилась история рода Марии, написать хронику которой было главной мечтой его жизни.
— А ты помнишь того рыцаря, что несколько лет назад приезжал к нам с маленьким мальчиком? — спросила Брижит у Магды, не обращавшей никакого внимания на непонятные разговоры взрослых.
Златокудрая девочка была всецело поглощена игрой с красивой деревянной куклой, оказавшейся среди подарков Рауля. Матье получил старый рукописный вариант откровений Иоанна, а Кретьен — новое одеяние катарского покроя.
— Конечно же, помню, — ответила, отрываясь от куклы, Магда. — Он еще тебе очень нравился.
— Так вот, доченька, теперь он будет твоим папой.
— Папой? — удивилась девочка.
— У тебя появится еще и сводный брат. И когда-нибудь мы все будем жить в настоящем замке, а ты станешь прелестной дамой, точь-в-точь такой же, как те, о которых повествуется в чудесных историях о короле Артуре.
— Брижит, — все никак не мог успокоиться Кретьен, — а как же твой врачующий дар? Неужели ты перестанешь исцелять страждущих?
— Отчего же? — искренне удивилась молодая женщина. — Знахарок хватает и среди благородных дам.
Подойдя к очагу, она стала рассматривать извлеченный из сумки Рауля сверток. Это было шитое серебром дорогое женское платье, темно-синее, как зимняя ночь. «Подарок, достойный принцессы», — подумала Брижит, с трудом представляя себе, как она будет выглядеть в этом наряде. Неожиданно она входила в новую, доселе чужую ей жизнь. «Я не должна испытывать угрызений совести за то, что воспользовалась чужим счастьем, — мысленно внушала она себе. — Раулю уже не суждено встретиться с похоронившей себя заживо Клер. Судьба сильнее нас. Все мы должны до конца испить чашу радости и скорби, прежде чем станем едины с Вечным всепобеждающим светом».
Ледяной ветер выл за крохотным затянутым бычьим пузырем оконцем, поднимая снежную поземку. От тепла жарко пылавшего очага Брижит стало клонить в сон. Ее мысленному взору уже представали сладостные картины грез о прежде неведомой ей жизни. Над горными лесами плыл звон одинокого колокола монсегюрской обители.
ГЛАВА 35
Церемония бракосочетания Рауля и Брижит проходила в пыльном заброшенном храме, находившемся при дворе графа Раймона. Поскольку правитель Тулузы был давно отлучен от церкви, подвизавшегося здесь настоятеля отозвали, и никто уже не мог точно вспомнить, когда в этих впитавших в себя запах ладана стенах последний раз справлялась служба. Пришлось приглашать священника со стороны. Странствующего монаха-францисканца Марка особенно долго не уговаривали. Узнав суть дела, он с готовностью откликнулся на просьбу Рая совершить богоугодный поступок. Ведь дети — это невинные агнцы, рассуждал итальянец. Если благодаря освященному свыше таинству сын рыцаря де Монвалана обретал новую мать, а дочь госпожи Брижит — отца, подобное деяние не могло не порадовать Господа.
После того как вступающие в брак дали клятву любить друг друга и в горе, и в радости, а на палец будущей госпожи де Монвалан было надето золотое кольцо, францисканец призвал супругов целовать крест. Брижит так и не смогла заставить себя коснуться губами этого жуткого символа. Конечно же, она прекрасно понимала, что сам по себе этот предмет поклонения тех, кто всячески старался скрыть истинную правду об Иисусе, не обладает ни хорошими, ни плохими качествами. Но слишком болезненные воспоминания были связаны с этим куском холодного металла. При виде креста по телу Брижит пробежал легкий озноб. Мысленному взору провидицы в мельчайших деталях предстали картины того, что произошло на горе Голгофа двенадцать веков назад. Чистый открытый лоб молодой женщины покрыли крохотные капельки пота. Алая пена застлала глаза. Учащенно забившееся сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Вот почему она никогда бы не смогла причаститься. Пригубить, пусть даже символически, крови своего далекого предка для Брижит было равносильно тому, что пить свою собственную. К тому же именно крест стал орудием жестокого убийства ее несчастной матери.
В итоге продолжательница древнего рода лишь поцеловала воздух в непосредственной близости от миниатюрного распятия. Но преподобный Марк не обратил на это абсолютно никакого внимания. Рауль поступил точно так же, как и его новая супруга. Для него крест по-прежнему оставался грозным знаком войны и нежданно обрушившихся на его голову несчастий. Безусловно, этому сильному и энергичному мужчине был глубоко чужд аскетизм катаров. Но нетерпимость погрязшего в пороках католичества по отношению к тем, кто мыслит иначе, чем Рим, не могла не вызвать в его душе иных чувств, кроме ненависти.
