Гарри распахивает передо мной дверь. В зале гаснут все огни, кроме светового пятна прожектора, в котором оказываемся мы с Гарри.
— Текст я сам написал, — шепчет мне он. — Давай, заходи.
Покатываясь со смеху и приветственно потрясая поднятыми руками, я вхожу в зал. Вокруг царит гробовая тишина, пока Гарри не начинает громко хлопать у меня за спиной. Народ подхватывает аплодисменты, и вскоре они становятся всеобщими. Уверен, никто понятия не имеет, что́ происходит, но уговаривать хлопать никого долго не приходится, потому что все здесь меня и впрямь знают да к тому же еще и порядком выпили, поэтому заранее готовы к любым сюрпризам. Ничего толком не соображая, я иду по направлению к танцполу, искоса глядя на луч прожектора, пока Гарри не хватает меня за руку и не оттаскивает к столу, за которым в полном составе уже сидят Карраны, О’Дрейны и Тухи, последние за исключением Стивена (он, конечно, тоже в зале, но при исполнении) и Фрэнсиса Младшего (этот вообще не пойми куда делся). Аплодисменты стихают, и в зале снова зажигается свет. Все за столом выжидающе на меня смотрят.
— Отличный выход, Генри, — со смехом говорит мне Сесилия. — По какому такому случаю?
— А, это сегодня еще далеко не последний, детка, — сообщаю я ей. — Впереди длинный вечер. Добрый вечер, Грейс, — говорю я и целую ей руку.
В ответ она смеется и усиленно пытается зажечь сигарету. Я сажусь рядом с ней.
— Ну, девочки, что у вас новенького? — говорю я, обращаясь к Сес с Арчи, которые оба глядят на меня разинув рты.
— Ты прямо как тот парень на торте, — смеется Сес.
— Это точно, — отвечаю я. — Есть что добавить, Арчибальд?
— Я Арчи, осел, — презрительно фыркает он мне в ответ. — Весь в белом, что ли?
— Да, весь в белом. Какие-то проблемы?
— Нет, пока никаких, — говорит он, — вот когда подадут шоколадный десерт — тогда будут.
— Значит, буду есть осторожно. А вот тебе волноваться уже не о чем. Все, что можно было испортить, ты себе уже испортил, — сообщаю ему я и провожу пальцем по четким колеям от колес инвалидного кресла у него на костюме. Крыть нечем, поэтому для дальнейшего обсуждения десерта Арчи отворачивается к Сес. Грейс выдувает пару колец сигаретного дыма и смотрит на меня, приподняв бровь.
— Хэнк, это что, тот самый костюм, который ты надевал на первое причастие? — спрашивает она.
— Дорогая, первое причастие у нас прошло еще в третьем классе, — замечаю я.
— Так это не тот костюм?
— Нет, милая, не тот.
— Значит, решил заняться продажей мороженого? — интересуется она. — Мне, пожалуйста, пару шариков эскимо.
— Тебе что — не нравится, как я одет? — спрашиваю я и уже начинаю всерьез беспокоиться. — Разве мне не идет?
— Я не сказала, что тебе не классно, — улыбается она.
— И хорошо, потому что иначе я бы сказал, что тебе не мешает купить очки, — говорю ей я. — С толстыми стеклами.
Мы глядим друг на друга и смеемся. Лампочки под потолком сияют, будто звезды вблизи. Над залом несется легкая обеденная музыка — не поймешь, то ли Генри Манчини, то ли Рэймонд Скотт: в общем, кто-то из рафинированных. Народ в основном с улицы Святого Патрика — кое-кто из других кварталов, но таких немного. Болтают, смеются, в руках бокалы. Одеты элегантно. Кругом пахнет едой и шампанским, духами и туалетной водой. Улыбки сверкают так же ярко, как браслеты и ожерелья. Да, лучше дня, чем сегодня, не придумаешь. Генри, я хочу пить. Эй, осел, ты меня слышишь, я пить хочу. Щелк, щелк, щелк. Земля вызывает Тухи.
— Что? — спрашиваю я.
Грейс щелкает пальцами у меня перед носом и говорит:
— Твоя сестра просит, чтобы ты налил ей попить, Хэнк.
— Которая сестра? — Я в недоумении.
— Которая Сес. Я у тебя, вообще-то, единственная.
— Постой, а Фрэнни — он мальчик или девочка? — в шутку спрашиваю я.
Сес смеется:
— Какой ты злой, Генри Тухи. Налей мне какао.
— Вряд ли у них найдется, — говорю я. — Может, хочешь чего-нибудь другого?
— Тогда какао, — улыбается она, показывая мне язык через дырку между зубами.
— О’кей, значит, колу, — заключаю я. — Народ, я иду к бару. Кому-нибудь чего-нибудь принести?
Обновить содержимое бокалов хочется всем, поэтому мы отправляемся к бару вдвоем с Гарри. Бар — на самом деле не бар, а простой чулан, где какой-то паренек смешивает для всех коктейли и краем глаза наблюдает, как переполняется коробка с чаевыми. Мы встаем в очередь. Перед нами четверо ребят постарше. Слева у стойки стоит, пошатываясь, отец Альминде на пару с Джонни Бойлем и тычет ему пальцем в грудь.
— Какие-то подлые ублюдки только что мячом разбили мне стекло в церкви, — говорит он.
— Во, бля, пидоры, — говорит Бойль. — Прошу прощения за «пидоров», святой отец.
— Нет, бля, пидоры они и в Африке пидоры. Поймаю сучат — всем яйца на хер поотрываю.
— Так и надо с ними. Всем яйца поотрывать, — говорит Бойль и в эту минуту замечает нас с Гарри. — Тут дело такое, святой отец, никогда нельзя сказать наверняка: вполне возможно, что злоумышленники преспокойно разгуливают сейчас здесь, в этом самом зале.
— Да уж, вот была бы удача, — говорит святой отец и оглядывается по сторонам. — Нет, кругом ни одного подозреваемого. Вон только разве что Карран с Тухи, так ведь они у нас пай-мальчики.
Оба смеются. Святой отец через рясу чешет себе яйца.
У стойки справа Фрэнсис Младший общается с Берни Куни. Оба в соплю.
— Послушай, Фрэн, мне правда жаль, что я поспешил с выводами, — говорит мистер Куни. — Но сам посуди. Сижу я в церкви. Твоя мечет искры на мою. Моя смотрит то на нее, то на тебя. Сын вас со Стивеном терпеть не может. И тут вдруг мне показалось, что у меня за спиной между вами творится эта фигня, а вы все мне просто голову морочите. Я ведь не выношу свою жену. Я эту суку на дух не перевариваю. Хочет крутить с кем-то — пожалуйста, мне-то что? С другой стороны, не могу же я позволить, чтобы кто-нибудь вот так просто, от нечего делать, заходил ко мне в дом и трахал мою жену, понимаешь, о чем я? В общем, я хотел показать, что не на того ты напал.
— Да всё, забыли уже, — бросает ему Фрэнсис Младший, ерзая на стуле и глядя прямо перед собой.
— Так ты не знаешь, чего там наши с тобой парни не поделили? — спрашивает мистер Куни.
— Понятия не имею, — отвечает Фрэнсис Младший. — Мой со мной вообще не разговаривает.
— Понимаю тебя. Сам терпеть не могу подростков. Если кого с катушек срывает — тут только один разговор может быть: по морде — и дело с концом.
— Как-как ты сказал? — переспрашивает Фрэнсис Младший.
— Я говорю, надо ему врезать хорошенько, и все, — говорит мистер Куни. — Вот, например, как я своему сегодня. Сейчас небось сидит дома и ревет в три ручья, зато впредь будет знать.
