Книга Крокозябры - Татьяна Щербина

Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104

Для «своих» картина убийства Кирова рисовалась так. За границей живет Троцкий. Баламутит, интригует против Сталина на расстоянии. Устроил попытку переворота на съезде: чтоб Киров заменил усатого. Троцкий раздражал Сталина, но угрозы в нем он не видел, ровно до XVII съезда. Теперь это был враг, подлежавший уничтожению. Поймать его не удавалось, хитер был, бестия, лишь в 1940-м смогли достать и всадить в его поганую башку ледоруб. Из-за него, мерзавца, Сталину пришлось убить Кирова, который делал хорошее дело: выселил из Ленинграда — кого расстрелял, кого сослал — всех лиц непролетарского происхождения, таким образом, освободилось огромное количество квартир, а стройки коммунизма пополнились рабочими руками. Он понимал суть, Киров, он не миндальничал и стал членом Политбюро, разумеется, за все заслуги. Хрущев от него вроде и не отставал, но за ним была закреплена репутация крепкого хозяйственника, а не тонкого политика. У Хрущева в мандате XVII съезда в графе «профессия» было написано «рабочий», не то что у Сталина — «проф. революционер». В графе «какое учебное заведение окончил» оба написали «не окончил». Все тогда так писали, да так и было на деле, все всё побросали, кто с радостью, кто с сожалением.

Разговаривая сама с собой, то есть думая, Виля не могла прийти ни к какой определенности. Когда убивали для победы революции — понятно, террор — неизбежная компонента перемен, и чем решительнее перемена, тем больше крови. Но теперь-то что? Как мог Сталин объявить, что руку убийцы Николаева направляли белогвардейцы? В газетах писали, что заговор раскрыт и по делу убийства Кирова расстреляно 104 белогвардейца! Да где они их взяли, кто эти безымянные сто четыре? Деникинские мстители с того света, которых порешил Киров? Странно, что не расстреляли ленинградских чекистов, пропустивших Николаева в Смольный, и как это вдруг Киров оказался без охраны? Все это было загадочно. Вернее, все было ясно. Недаром Бухарин пошутил: «У нас многопартийная система: одна партия у власти, а остальные в тюрьме». Как раз все те, кто делал революцию. Если она, Виола Валерьяновна Цфат, хочет жить дальше, она должна уйти в тень, стать незаметной, впрочем, она и так живет незаметно с момента рождения Андрюшки. Если не считать вылазки с шестым конгрессом Коминтерна. Предупреждали ведь: учи чешский! Может, и не было бы тогда этих мучительных шести лет ожидания, неожидания и все же ожидания Машиного отца.

2 декабря 1934 года Виола не просто согласилась с матерью, а с огромным удовольствием согласилась. Надо уезжать. Надо сказать Илье «да». Он сделал предложение, совсем как в прошлом веке, но день выбрал неспроста, 7 ноября. Праздновали у Нади и Коли, Виля пригласила Илью и взяла обоих детей, Машенька играла с Викой, Надиной дочкой, а Андрюша сидел со взрослыми за столом, и взрослые сказали, что он уже взрослый. Стол был пышный благодаря «известинскому» спецпайку Виолы и кулинарным талантам Нади. В эти годы, начиная с 1929-го, все жили по карточкам. Только Киров в Ленинграде отменил карточную систему, и это сделало его страшно популярным в народе. Удалось это ему за счет уменьшения количества жителей, и жители одобряли такой селекционный подход, тем более что в последнее время только и было разговоров, что о селекции.

За столом у Нади тоже говорили о селекции (в конце XX века те же чувства вызывало клонирование):

— Виля, ты все про это знаешь, — говорила Надя, — расскажи нам. Скоро ль уже выведут эту породу коров, которые будут давать сто литров молока в день, так что его хватит на всех? И про овец я читала, что селекция позволит состригать с овцы по шубе в неделю, так что все мы будем одеты.

— Не по шубе в неделю, а по шерстяной кофточке, — поправила Виля.

Ее работа в «Известиях» постоянно расширялась: она читала лекции для сотрудников комбината «Известия», и ее перевели из зав. писем в зав. отделом сельского хозяйства. Назначение было весьма двусмысленным: говорилось, что сельское хозяйство — это наше все, не считая индустриализации, но дела в этой области были столь плачевны, что всякий, на кого возлагалась ответственность за аграрный сектор, рисковал быть снятым с должности, изгнанным с позором и даже отправленным в лагеря за вредительство. Деревня — за семнадцать лет экспроприаций, коллективизаций и расстрелов — умерла. Писать про увеличение поголовья, обмолота и тракторное изобилие надо было ежедневно, но в один какой-то день сверху раздавался окрик: занимаетесь, мол, приписками, намеренно искажаете… И это означало… Виля предпочитала не думать, что это означало, так что и по этой причине ей хотелось покинуть родную газету.

— Что, скоро отменят карточки? — поинтересовался Николай.

Роль эксперта по росту благосостояния ставила Вилю в тупик: она обязана была врать (спустя шестьдесят лет это называется соблюдением корпоративных интересов), но врать уклончиво, а хотелось ответить «не знаю» и сменить тему. На помощь пришел Илья, до сих пор скромно молчавший. Виля представила его как «товарища по работе». Младшего товарища — зачем-то уточнила. И вот теперь Илья сказал правду, легко, без всякого усилия:

— Поймите, Виола — не председатель колхоза и не селекционер, она — пропагандист и работает по 24 часа в сутки, а сегодня — праздник, и она отдыхает. — «Какое точное определение», — подумала Виола. Что бы она ни делала, на каких бы должностях ни оказывалась, а суть ее деятельности всегда сводилась к этому: пропагандировать власть народа, новую справедливую жизнь, веру в которую так сложно стало поддерживать.

— Ты тоже пропагандист? — вдруг обратился Андрюша к Илье.

— Что это за «ты», — шикнула на него Виола. — Илья Сергеевич взрослый человек.

Тут Илья протянул через стол руку Андрею:

— Давай будем друзьями, зови меня Илья и на «ты», по рукам?

Андрей покосился на мать и, увидев, что она не нахмурилась, согласился.

— Отвечаю на твой вопрос: я не пропагандист. Чтобы быть пропагандистом, надо иметь очень серьезные знания и очень пылкое сердце, как у твоей мамы. Я, скорее, воспитатель. А теперь моя работа — собирать архивы, чтобы в истории ничего не потерялось. История, наша история, началась ровно семнадцать лет назад.

Все подняли рюмки.

— А что было до этого? — пятилетняя Маша неслышно подошла к столу.

— До этого были репетиции, — не дрогнув, ответил Илья. — Или тренировки. В зависимости от того, что тебе больше нравится, театр или спорт.

— Театр, — мяукнула Маша и убежала играть со своей подружкой Викой.

— А мы через неделю уезжаем, — сказала Надя. — Колю направляют служить в Миллерово.

— Где это? — ни Виля, ни Илья не знали.

— Азово-Черноморский край, Северодонской округ. Недалеко от Ростова.

— Можно только позавидовать, здесь зима начинается, а они на юг едут, — Виле ужасно захотелось поехать с ними, и потому что Надя действовала на нее успокаивающе и ободряюще, и потому что на юг, и потому что далеко.

— Будет отпуск, приезжай в гости, приезжайте в гости, — торопливо поправилась Надя, не зная, как лучше сказать, и на всякий случай посмотрела на Андрея.

Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104