Как только я вышел из поезда, я почувствовал себя счастливее, потому что она уже близко. Вечереет. Кто-то пускает ракеты в предвкушении Нового года. У меня нет ни предвкушений, ни ожиданий. Меня ждет только тяжелый труд. Необходимость сделать выбор. А что-то я уже выбрал.
В отеле у пролива я получаю номер. Прошу поставить мне в комнату в холодильник бутылку шампанского. Так, на всякий случай. Они смотрят на меня и, наверное, думают: кто этот повеса, у которого уже с юности такие замашки?
Я делаю вид, что ничего не заметил.
Автобус уже не ходит, я доезжаю до клиники на такси. К счастью, водитель оказался не из болтливых. Он ведет машину, приоткрыв рот и положив руки на руль, глаза у него прищурены. До самой клиники он не произносит ни слова.
— Когда мне забрать вас?
— В десять минут первого, — отвечаю я.
— Понятно, — говорит он и приветствует меня, приложив руку ко лбу.
Я опять вижу Марианне. Сегодня она выглядит более сильной, чем в прошлый раз. Я чувствую это по ее объятию. По взгляду, каким она меня награждает, когда мы немного прогуливаемся под соснами.
— Мальчик мой, — говорит она. — Приятно тебя видеть. Как прошла свадьба Ребекки?
— Ужасно. Я оскорбил жениха.
Я все рассказываю ей. Как я запутался в словах. Как все стало выглядеть двусмысленным. Про метафору об Адаме и Еве. Она начинает смеяться. Искренним, заразительным смехом.
— Как смешно! И что, никто этого не понял?
— Поняли! Все. И лучше всех жених.
— Ой! А что было потом?
— Он швырнул в меня вазу из кобальтового стекла — мой свадебный подарок — и попал мне в плечо.
— Фу, как невежливо! И некрасиво по отношению к Ребекке. Как она к этому отнеслась?
— Они сейчас на Багамах. Она сказала, что там замечательно.
— Она хочет снова добраться до твоих штанов.
— Как ты можешь так говорить!
— Успокойся, — Марианне улыбается. — Я знаю то, что знаю. Тридцатишестилетнюю женщину не обманешь.
Мы с Марианне вместе празднуем встречу Нового года. Я чувствую себя странно. Для пациентов и их родственников устроен ужин, но в клинике почти никого не осталось. Хоровод вокруг елки водит всего горстка людей.
После этого мы слушаем короля, который выступает по телевидению. Потом ужин в столовой. Я смотрю на Марианне, разглядываю ее украдкой, также я смотрю и на других пациентов — мне любопытно, с кем здесь общается Марианне.
Но сейчас мне не до них. Я вижу только Марианне. Ее бледное лицо, глаза с затаившейся в глубине болью. Голову, которая вдруг замирает у меня на плече. Как будто мы вместе создаем новое доверие друг к другу, хотя виделись совсем недолго.
— Я встречался с Иселин Хоффманн, — говорю я.
Она кивает.
— Я понимаю, ты верен себе. Это по твоей инициативе? Так же, как в тот раз, когда ты впервые позвонил мне? Но мне это нравится. Нравится, что ты такой прямой. Иселин тоже должно было это понравиться, если я правильно ее понимаю. Что она тебе сказала?
— Объяснила, какую важную роль ты играла в ее жизни. Сказала, что ей никогда от тебя не освободиться.
— Это все слова, — говорит Марианне. — Не бойся. Она для меня только друг, наши отношения остались в прошлом. И она это понимает. А если не понимает, тем хуже для нее.
— Наверное, и для меня тоже?
— Из-за нее тебе нечего тревожиться, — уверенно говорит Марианне.
— Приятно слышать.
— Я так рада, что ты приехал, — тихо говорит Марианне. — Мне бы хотелось, чтобы ты переночевал у меня, но это не разрешено.
— Я переночую в отеле, — говорю я.
Праздник закончился, почти не успев начаться. Грустный и самодовольный певец с буйной бородой, в берете, исполнил несколько песен, в которых не предполагалось ни глубоких чувств, ни вкуса. Потом был небольшой фейерверк между соснами. Несколько одиноких ракет взлетели к небу. Картина, способная любого вогнать в депрессию.
И я навсегда запомню то особое настроение, возникшее между нами, серьезное отношение к своим обязанностям, заставившее меня приехать к ней в этот день. Мы с Марианне стоим перед главным входом, она обнимает меня за шею.
— Я люблю тебя, — говорит она. — Ты относишься ко мне совсем не так, как относились другие мужчины. Может быть, это потому, что ты так молод, так силен и полон жизненной энергии. И, тем не менее, я вижу твое горе так же ясно, как свое собственное. Мне бы следовало сказать тебе, чтобы ты бросил меня. Повторять это снова и снова, пока ты не внял бы моим словам. Но я этого не сделаю.
— Ты никогда от меня не отделаешься, — говорю я.
Она гладит меня по голове.
— Через несколько недель я вернусь домой. И тогда у нас с тобой будут хорошие дни. Может, я смогу снова слушать музыку, ведь странно, что все это время я была не в силах слушать ее. Но я представляю себе, как мы сидим вместе в гостиной, и замечаю, как ко мне возвращается это желание, сначала как тоска по нашим разговорам, по твоей близости, которую я всегда чувствовала и которая меня трогала. В тебе есть что-то другое, мальчик мой. Ты не такой, как Брур, ты не прячешь хрупкость под суровой внешностью, которая может разбиться в любую минуту. Я знаю, что ты, независимо ни от чего, справишься. И это меня успокаивает. Понимаешь?
— Ты выйдешь за меня замуж? — неожиданно спрашиваю я, почти по наитию, не успев даже подумать. Но то, что она говорит мне, настолько серьезно, что мне хочется чем-то ответить ей. И это должны быть не только слова. Предложение руки и сердца — не только слова. Это обещание. Я готов дать ей все обещания мира. Я хочу связать себя с нею, быть сильным ради нее, нести ее на спине, если потребуется.
Она смотрит на меня. Бледное лицо. Я замечаю, что она тронута моими словами. У нее в глазах слезы. Меня это заражает. Мы оба понимаем: то, что случится в следующие секунды, может быть для нас роковым.
— Да, — отвечает Марианне. — Я выйду за тебя замуж.
Она провожает меня до такси, которое уже ждет на парковке с огоньком на крыше, хотя оно заказано.
— Жениться до двадцати — это слишком рано, — говорит она. — Но я сама вышла замуж до двадцати. И это придало моей жизни вес и цель. Кроме того, у меня была Аня.
— Ты еще не старая, чтобы снова родить ребенка, — говорю я.
— Да. Маме было сорок, когда она родила Сигрюн.
— Я даже не знал, что у тебя есть сестра. Мне об этом сказала твоя мать.
— Когда-нибудь ты с нею познакомишься. Мы очень разные.
— Не уводи разговор в сторону, — прошу я. — Ты слышала, что я сказал.
Она кивает:
— Пойми, я сейчас не в силах об этом думать. Ты будешь прекрасным отцом. Я это знаю. Вижу. Ты на редкость чувствительный человек. Мне никогда и в голову не приходило, что я не хочу родить от тебя ребенка.
