Заметив, что они наблюдают за нами, прослеживают наш путь к выходу, я отказалась от первоначального намерения любой ценой избежать контакта с Форестедами и, сияя улыбкой, направилась прямо к ним.
— Вот вы где! — окликнула я еще издалека, через головы гостей.
Найджел и Мэрианн стояли на верхней ступеньке лестницы, ведущей на лужайку.
По-прежнему сияя улыбкой, я сказала:
— Вы непременно должны познакомиться с моей подругой, Мерседес Манхайм.
Глаза у Найджела вспыхнули, он явно представил себе все то, что воплощают собой Манхаймы, — богатство, неимоверное влияние, одна из самых больших в Америке художественных коллекций, имя Мерседес в указателях доброго десятка биографий, фотопортреты в иллюстрированных журналах, скандальные, но широко разрекламированные акции, которые она поддерживала, и соответствующие газетные заголовки. Вот что можно было прочитать на лице у Найджела, когда он, едва не потеряв равновесие, спускался к нам по ступенькам.
— Да-да, конечно! — воскликнул он. — Как поживаете?
— Мерси, — сказала я, — это Форестеры, Невилл и Мэри Джейн…
Найджел протянул руку, склоняясь в раболепном поклоне, — Мерседес кивнула, и мы удалились.
О такой мести можно только мечтать — совершенство во всем, в мельчайших нюансах, вплоть до голоса, долетевшего нам вдогонку, и самих слов, сказанных Мэрианн Найджелу:
— Как, она сказала, фамилия этой женщины?
154. Дорога меж «Пайн-пойнт-инном» и коттеджем Дэниела Грина не просто извилиста. И расстояние не особенно велико, однако из-за бесконечных подъемов и спусков кажется куда больше, чем на самом деле.
По пути Мерседес заметила, что, совершив вначале вылазку в сборище гостей под навесом внутреннего дворика и на лужайке, президент Уорнер с супругой, похоже, быстренько исчезли.
— Нелли Уорнер говорила с тобой? — спросила я, зная, как часто они встречались.
— Конечно нет. Нелли теперь нужно отмежеваться и от меня, и от Люси Грин.
— Наверно, потому они и исчезли так быстро, — сказала я.
— Вряд ли. Ты, видимо, не обратила внимания, Ванесса, однако, если учесть, сколько лимузинов запарковано по фасаду, членов правительства среди гостей было явно маловато.
Что верно то верно. Из пайн-пойнтской конгрегации министров на лужайке нынче не появился никто, хотя их машины стояли у дверей.
— Они безусловно там, — сказала Мерси. — По крайней мере некоторые.
— Да?
— Да. Я их видела.
Мы подошли к тому участку дороги, где благородный щит-указатель провозглашает:
СТУДИЯ АМЕРИКАНСКОГО ХУДОЖНИКА ТЕОДОРА РОБЕРТА ХАРПЕРА (1836–1910).
Я издавна питаю к Харперу глубокое уважение. Во-первых, как и его великий современник Уистлер[46], он любил японские мотивы. Его женщины в красном снискали неменьшую славу, чем уистлеровские женщины в белом, а использование японской орнаментики придает его полотнам жутковатую, почти скандальную двойственность, утонченную и одновременно неистовую, как в японском театре.
Ни малейших признаков того, что в студии идет ремонт, мы не заметили. Очередное вранье. Хотя, быть может, если учесть правописание начальника полиции У-ма Биллингса, где-то на Мысу прячется некий МУЗЗЕЙ, который тоже посвящен Т.Р. Харперу и крыша которого даже сейчас протекает.
Из-за этих посторонних мыслей сказанное Мерседес дошло до меня не сразу, и я переспросила:
— Видела? Где?
— В коттедже. Они сидели в библиотеке. Один звонил по телефону. Розберг, по-моему. Я видела не всех. Мимоходом много не разглядишь. Кто-то открыл дверь и вошел. Но прежде чем дверь закрылась, я успела заметить не только Розберга, но еще Скелтона и Фрая. Оборона, здравоохранение, госдеп.
— Однако ж Томаса Бриггса и Доналда Молтби там не было.
— Совершенно верно.
— Знаешь, мне кажется, когда мы придем в гостиницу члены кабинета, которые знают нас и которых знаем мы, выскочат нам навстречу как чертик из коробки.
155. Было около пяти часов пополудни — благоприятное время, когда постояльцы принимают горячую ванну и пьют джин. Кто еще не добрался до ванны, тому не терпится там очутиться. А кто добрался, целиком и полностью «обездвижен».
Если же вдобавок учесть, что большинство президентских людей (а может, и все) находились сейчас в комнатах и на лужайках гриновского коттеджа, то мы вполне имели шанс — коль скоро вообще можно говорить о шансах — успешно осуществить свой замысел. Лили (если мы ее найдем) уйдет из гостиницы не как съезжающий постоялец, за которым коридорные тащат багаж и который подходит к стойке поблагодарить портье и расплатиться по счетам. Она уйдет тайком, может статься, даже против своей воли.
Конечно, покамест мы ее не нашли. Единственным свидетельством, что она там, была виденная мною комната, хотя я и сама уже начала сомневаться. Лилины вещи, которые я видела и чуяла в том номере наверху, а равно и факт, что в «Пайн-пойнте» зарегистрирована некая миссис Франклин, мало-помалу стали казаться мне ловушкой. Мысль, что кто-то использует Лилины атрибуты, чтобы вывести нас на чистую воду, очень меня встревожила. Ведь тогда получается, что Лили нет в живых.
Призрачный образ Джимми Хоффы, плавающего невесть где или погребенного под Бог весть каким шоссе, проложенным над его костями, и яркий образ Колдера Маддокса в ящике со льдом вновь грозно встали передо мной.
Когда мы с Мерседес перешагнули через цепи, отмечающие границы пайн-пойнтской автостоянки, я увидела Имельду — она сидела на затянутой сеткой террасе.
Сказать по правде, многое по-прежнему говорило о том, что важные особы находятся именно здесь. На парковке стояло несколько автомобилей с кичливыми номерными знаками, а в затененных местах под сенью аллей, соединяющих корпуса гостиницы друг с другом, с бассейном и теннисными кортами, прятались силуэты по меньшей мере трех мужчин, которые ни под каким видом не могли снять пиджаки — потому что были вооружены до зубов. Еще один агент, словно деревянный идол, стоял на верху лестницы.
Имельда сидела в тени. Дымчатые чулки, белые перчатки и вуаль благополучно скрывали ореховый цвет ее кожи, однако испанско-филиппинские черты лица утаить не так-то легко. Жаль, что она красивая, подумала я. Будь она поневзрачней, ей бы не грозила опасность привлечь внимание.
Посреди парковки Мерседес пробормотала:
— Ты готова?
И я ответила «да». Хотя это была неправда. Я никогда не буду готова к хитростям и уловкам, не моя это стихия.
Мы вместе направились к подъезду, точь-в-точь как у Гринов, — две элегантные женщины, рука об руку. Даже светскую болтовню затеяли, будто рафинированное общество, в котором мы только что побывали, впрямь произвело на нас впечатление. Так и сыпали нараспев: «он сказал», «она сказала», «я сказала», «ты сказала».
