И вот наконец в апогее дня — в четвертом часу — домашние услыхали ее торжествующий крик.
— Все! Кончено!!! Мы победили!
Она появилась на пороге комнаты возбужденная, растрепанная и обессилившая. Ксения успела заметить слезы у нее на глазах, да только потрясая рукописью и размахивая руками, Вера их быстро смахнула.
— Все, все, Ксенюшка, милая! — Вера не выдержала и расплакалась, вся скривившись как маленькая. Ксения обхватила ее растрепавшуюся темноволосую голову, целовала и сама, как дитя, смеялась и плакала.
Нет, до конца они обе не верили! Не верили, что роман послужит залогом освобождения. Да и не только им — Вера считала, что те, кто жил здесь давным-давно, чьи судьбы она воплотила в своем романе, — страдальцы, не вынесшие тягости бытия, не сумевшие свет души своей защитить, — они тоже, там, в мире ином, почувствуют облегчение.
— Ну, и что теперь? — спросила Ксения, когда волнение улеглось.
— Не знаю, — при этой мысли Вера заметно погрустнела. — Надо бы в Москву — потаскать по издательствам… Но как-то не хочется. Пускай отлежится пока, я чуть в себя приду. Мы с ним только что родились: он ведь ребенок мой, благодаря ему снова я стала мамой — правда-правда, очень чувство похожее, только… более раскрепощенное, что ли. Понимаешь, нет этой зависимости от кормлений, пеленок — этой плоти, материи — свобода, полет… Хорошо! — она закинула голову, тряхнула рассыпавшимися волосами и рассмеялась.
Выйдя со своей ношей на крыльцо, Вера увидела, как по сизому небу, наползая одна на другую, шли тучи. С реки веяло холодом, а одинокие, резкие порывы ветра били в лицо, возвещая скорое приближение грозы.
Она постояла немного, вдыхая посвежевший воздух и вернулась в дом. Ксения перехватила ее на пороге.
— Обедать будешь? Слушай… А можно прочесть? Вещь ведь закончена…
— Ну, конечно! Только ты извини — дам второй экземпляр. Я знаю, что это глупо, но мне почему-то хочется, чтобы первый полежал какое-то время тихо-спокойно. Ну, чтобы его не трогал никто. Пускай попривыкнет к нам. И вообще… — она не закончила, Ксения прервала ее:
— Ну, чего тут не понятного? И какие обиды?
— Ты заодно ошибки поправляй, если что.
— Ладно. Ручкой или карандашом?
— Карандашиком лучше. А я потом обведу. Ну, чего ты на обед нам придумала?
— Да не я — Манюня придумала. Такая стала мастерица готовить! — и Ксения приобняла за плечи зардевшуюся Машку.
А Манюня и впрямь за то время, что прожили они под Ксеньиным кровом — за месяц с небольшим — проявила явный интерес к поварскому искусству. То были плоды Ксениной выучки — сама она, когда ей хотелось порадовать чем-то диковинным, могла бы дать фору любому шеф-повару столичного ресторана. Только тут, в глуши, какие деликатесы? И потихоньку, мало-помалу, взяла она под свое крылышко любопытную Машку, которая вечно нос совала во все кастрюльки — что там бурлит? Вот и научила ее готовить блюда самые простые, но такие вкусные — пальчики оближешь.
Вот и сегодня, едва Ветка пришла с грибами, Манюня отбросила книжку, выхватила у подружки корзину и понеслась на кухню — священнодействовать.
И теперь на столе дымилась картофельная запеканка с грибами, щедро политая сверху сметаной.
— Ветка, чего надулась, как мышь на крупу? Ешь давай, пока не остыло! — подстегивала ее Ксения, заметив, что та еле-еле ковыряет вилкой в тарелке.
— Чего-то не хочется. Жарко очень — мне бы попить…
— Чаю сейчас выпьем зеленого — по жаре самый лучший напиток. Извините, господа, кроме чаю напитков у нас не имеется. Опустели закрома Родины! Может, на днях Юрасик нагрянет — вот тогда отыграемся — всегда чего-нибудь газированного привезет.
— Сам он у нас газированный! — вставила Вера, желая хоть как-то растормошить онемевшую от жары дочь. — Вечно бурлит, шипит и пенится.
— Точно — газированный джин! — подхватила Манюня, сдувая со лба выбившуюся золотистую прядь.
— Ты имеешь в виду питье или духа в бутылке? — рассмеялась Ксения. — Алеша, еще кусочек. Да, мать, удалась запеканка-то, молодец! Скоро и меня переплюнешь. Вот как приедет Юра, я ему целый список составлю, чтоб из Москвы нам привез, и такую штуку научу тебя запекать, что…
— Ой, а к нам, кажется, гости, — выглядывая в окно, упавшим голосом известила Вера.
Все головы повернулись к окну, из которого открывался вид на входную калитку и на лужок за ней, где Юрасик обычно ставил машину. Там под яростным солнцем сверкал притормозивший только что бордовый иномарочный кузов — то ли «оппель», то ли «фольксваген» — из домика было не разглядеть. За рулем сидел какой-то мужчина, дверца соседнего с ним сиденья распахнулась и оттуда, тряхнув распущенными волосами, вынырнула незнакомая женщина, одетая в ярко-лиловый открытый коротенький сарафан.
Увидев ее, Манюня слабо пискнула, выскочила из-за стола и шарахнулась в сторону своей комнаты с таким видом, будто собиралась там спрятаться.
— Машенька, что ты? Кто это? — едва ли не одновременно спросили Вера и Ксения.
Ярко-лиловая дама с очень решительным видом шла к дому.
— Это… моя мама!
Манюню шатнуло, и она присела на стул.
— Вот тебе, батюшка, и Юрьев день! — развела руками Ксения, ставя на стол заварной чайник и зачем-то снимая с него крышку. Душистый дымок потянулся над притихшим столом.
— Да уж, вот некстати-то! — обронила Вера, с резким звоном водворяя крышку на место. — Ох, Машенька, извини, что это я — мама быть некстати не может! Надо бы выйти — встретить ее…
— Вот и может, и может! — крикнула Машка отчаянно: она вся скукожилась, упрятав лицо в сжатых. — Я не хочу! Вы понимаете, не хочу! — осеклась она, снова вскочила…
Ксения крепко ее обняла, в макушку поцеловала и легонько подтолкнула к входной двери.
— Милая, тут ничего не сделаешь — иди к ней. Ох-хо-хо… — переживая за Машку, она покачала головой и взглянула на Веру. — Ну что, скандал будет?
— Посмотрим, — та опустила глаза. — Мы ведь не можем насильно держать ее. Мать все-таки…
Машка уже сбежала с крыльца и шла к матери. Та бросила ей с ходу несколько гневных коротких реплик и, не дожидаясь ответа, влепила звонкую пощечину. Машка пошатнулась, дернулась и, спотыкаясь, побежала к реке.
— О, Господи! — выдохнула побледневшая Ксения. — Бедная девочка!
Воинственная особа уже поднималась к ним на крыльцо. Ни одна из собравшихся за столом не поднялась ей навстречу — все сидели, точно громом пораженные, не зная, как вести себя в этой нелепой ситуации — получалось, что все они — заговорщики, бывшие с девочкой заодно и покрывавшие ее бегство от матери. Алеша один стоял, выпрямившись, стоял с таким видом, будто готовился кинуться в рукопашную, которую, очевидно, могла навязать островитянам явившаяся мамаша…
