— Кто сказал?
— Кайра. С последней ладьей прибыла. Ей беженцы сообщили. Она в солдаты захотела, но толку он нее немного, поэтому ее отправили к стадам.
— Ты с ней встречаешься?
Он не стал углубляться в суть вопроса.
— В столовке видимся.
— Данн, я здорово продвинулась с языком, многому научилась. Я всегда к этому стремилась, учиться.
— На севере пригодится.
— Данн, ты задумывался, почему мы все время твердим: «Север, север…»?
— Еще бы. Потому что все говорят, что там лучше.
— Здесь тоже очень неплохо.
— Но это не то, на что я надеялся.
— Понимаю.
— Говорят, что на севере — на настоящем севере — есть все, что душе угодно, и люди совсем другие, каких мы никогда не видели.
— Данн, мы с тобой мало что видели. Только сушь да драки.
— Мак да мордобой. Смерть… — Данн оцепенело уставился перед собой.
— Смерть… — отозвалась Маара. — Данн, ты его все еще боишься? Того, кто за тобой гонится?
Данн вскочил, отошел к окну, уставился в утреннее марево.
— Он пытался меня убить.
— Где? Уже здесь?
— Потом расскажу. Но знай, если я исчезну, то буду ждать тебя в Шари. Или уйду в Карас.
— Но, Данн, и Шари, и Карас полны шпионов. Кстати, ты знаешь, что ты кандидат в тысычи?
Данн уже успел сделать в армии агре карьеру. Он чуть ли не сразу стал взводным, возглавив в учебном отряде группу из десяти человек. По окончании обучения стал центором, начальником сотни. Тысыч в армии агре возглавлял тысячу человек. Он был одним из полусотни офицеров, подчинявшихся непосредственно генералу Шабису и обладавших обширными общественными полномочиями, вхожих в администрацию южного Чарада. Данн резко обернулся.
— Это что, сам генерал сказал?
— Да. Он тебя ценит. Он сказал, что ты самый молодой из центоров. И будешь самым молодым из тысычей.
— Да не нравится мне в Агре! Этот Чарад — застойная дыра. — Однако Маара заметила, что услышанное брату понравилось.
— Застой тоже временное явление, Данн. Вот добьются они мира…
— И когда они этого мира добьются?
— Шабис собирается встретиться с генералом Израком.
— Что ж, пусть встречается. Только толку от этого не будет. Нельзя им доверять, этим хеннам.
Маара видела, что брат рассуждает, как и положено солдату рассуждать о противнике.
— Речь не о доверии, а о взаимной выгоде, Данн.
— Ой, Маара, ты такая умная… Но забываешь, что эти хенны — как раз дураки. А ты ожидаешь, что они будут действовать, как умные люди. Умные часто не понимают дураков, и дураки одурачивают умников.
Они давно, почти полгода, не виделись и теперь наслаждались беседой. Однако Данн должен был возвращаться в казарму. Прибыл Шабис, Данн вскочил и отсалютовал генералу. Тот о чем-то спросил, и Данн ответил четко, толково, немногословно. Шабис кивнул.
— Хорошо. Свободен. Приходи к сестре, когда время будет.
Данн еще раз отсалютовал, развернулся и четким шагом вышел, многозначительно взглянув на Маару, напоминая о планах побега.
Шабис сел на место, оставленное Данном.
— Маара, а ты не желаешь стать шпионкой? — Он расхохотался, увидев, какую брезгливую мину она состроила. — Я бы хотел, чтобы ты сопровождала меня на переговоры, а потом осталась для работы над планом — и для наблюдения, естественно. Это ненадолго.
— И я там останусь одна? Среди хеннов? — Маару охватил ужас. — Да я ведь их друг от друга не отличу. Удивляюсь, как они сами разбираются.
— Не очень-то они разбираются. Поэтому и ввели метки, специальные значки.
— Почему они такие? Какая-то болезнь?
— Не знаю. Думаю, что какая-то внутренняя сущность растворяется в них, растекается и глохнет…
Маара сосредоточилась и продекламировала:
Искра жизни, огонек летучий
Гаснет, разгореться не успев…
— Откуда это? — удивился Шабис.
— Не знаю. У меня в голове часто вертятся какие-то слова, фразы, неясные мысли, и я не знаю, откуда они берутся. Может быть, из детства.
— Что ж, верно схвачено. Искра, летучий огонек. Но гаснет он, там, или глохнет, а пулеброс-то они скопировали, а не мы. Соображают все-таки.
— И потому мне еще меньше нравятся.
— Значит, не хочешь?
— Шабис, зачем ты спрашиваешь? Я ведь твоя пленница и должна тебе подчиняться.
— И только?
— Да я и сама не знаю. Долго над этим размышляю. От этих хеннов просто мурашки по коже ползут. Кажется, я поняла эти строчки про искру жизни, только когда их увидела.
Маара долго размышляла, оставшись одна в своей комнате. В своей комнате! Наедине сама с собой! Разве это не счастье?
Шабис хотел преобразовать страну, сделать ее свободнее, легче на подъем, использовать сэкономленные от войны деньги на развитие хозяйства. Но так ли уж много уходило на войну? Битвы случались не часто, в основном мелкие стычки. Данн не ошибался, называя Чарад — по крайней мере, эту его часть — застойной дырой. Армия владела фермами и мастерскими, строила города на развалинах старых, обучала мужчин и женщин, жизнь текла урегулированным порядком. Шабис собирался сократить армию вдвое, оставив войска на случай непредвиденных нападений противника. Но освобожденных от армии людей нужно будет чем-то занять. Какой работой? Шабис предполагал заняться перестройкой старых городов и очисткой русел рек. Но когда люди, ныне связанные армейской дисциплиной, начнут конкурировать друг с другом из-за работы, что тогда? С армейской, генеральской точки зрения все просто. Но Маара видела опасности, кроющиеся в недовольстве населения, видела и угрозу со стороны мака. Шабис на это возразил, что будет разработана специальная система наказаний, предусматривающая суды, тюрьмы, полицию.
И никуда не денешься от хеннов, народа, проживающего на территории агре страною внутри страны.
— Почему не дать им отделиться? Зачем они вам? — спросила Маара.
— Зачем мы им, так следует поставить вопрос. Они не хотят отделяться. Им надо то, что есть у нас. Хенны знают, что агре умнее, ловчее, чем они. Возможно, они воображают, что если захватят часть нашей территории, то станут такими же, как и мы.
— Но если наступит мир, они должны будут согласиться на то, что имеют.
— Именно. Наступит мир, наладим взаимовыгодную торговлю.
«Конечно, — думала Маара. — Шабис с шестнадцати лет в армии, и он напрочь лишен того опыта, которого поневоле набрались мы с Данном. Не имеет он представления об анархии, хаосе, бесчинствах взбешенного народа».
