Глава 30
Мэй помогает мне причалить. Визи бегает по лодке и раскачивает ее. Несколько золотистых псов, которые до сих пор спали вповалку на причале, вскочили и смотрят, что случилось. А потом начинают ликующе прыгать.
Это уже чересчур. Визи вся дрожит, пытаясь сдержать радость. Тогда я отстегиваю поводок и говорю:
— Иди.
Она бежит к остальным, даже не подозревая, что не вернется в город вместе со мной. Собаки прыгают от восторга, валят друг друга наземь, играют, катаются.
— Значит, ты уезжаешь сегодня, — говорит Мэй.
— Да.
Я поднимаю глаза и замечаю в огороде тетушку Эмму. Ощутив мое присутствие, она смотрит на меня. Я прижимаю руку к сердцу, и Мэй это замечает. На мгновение я забываю, где нахожусь, и даже не могу говорить — мне слишком тяжело. Наконец собираюсь с силами.
— Я приехала, чтобы попрощаться, — произношу я.
Оглядываюсь и вижу женщин, чей дом теперь здесь. Они ходят туда-сюда, занятые будничными делами. Такова теперь их жизнь, и все они работают и живут вместе.
Тетушка Эмма идет к дому с корзиной овощей для ужина. Как это знакомо. Все здешние женщины и дети готовят и ужинают сообща, за большим столом у Мэй. Меня охватывает странная тоска.
— Можешь остаться, — говорит Мэй. — Сама знаешь.
Мы обе понимаем, что это неправда. И все-таки я рада ее словам.
— Не могу.
Мать кивает.
Вот и все, чего я хочу. Наверное, все, чего я когда-либо хотела. Многое изменилось — и ничего не изменилось. Единственный способ поставить точку — уехать отсюда.
Я знаю, что нужно пойти и попрощаться с тетушкой Эммой, но не могу. Отчего-то эта картина глубоко меня трогает — как Эмма с корзиной овощей идет к дому. Такова ее нынешняя жизнь. Это невыносимо, и я не в силах заставить себя подойти к ней. Мэй читает мои чувства. Она видит, что я не могу двинуться. Несомненно, мать меня понимает.
— Попрощаешься с ней от моего имени?
— Когда будет подходящая минута, — кивает Мэй.
Мы стоим молча.
— Вряд ли ты вернешься, — говорит она. — Особенно теперь, когда Ева умерла.
— Да, — отвечаю я.
Она обнимает меня. Не в характере Мэй это делать и не в моем обыкновении это терпеть, но мы долго держим друг друга в объятиях.
— Позаботься о себе, — произносит она, когда я наконец отступаю. И я не сомневаюсь, что мать действительно беспокоится.
Визи сидит на причале и смотрит на меня, склонив голову. Гадает, что будет дальше. Каково наше следующее большое приключение? Я понимаю, что нужно уйти немедленно, раз уж вообще собралась уходить. Я поворачиваюсь и иду к лодке.
— София?.. — окликает Мэй.
Я оглядываюсь на мгновение.
— Что?
Она задумывается над чем-то — явно не в первый раз — и наконец решается.
— Я не могла бы любить тебя сильнее, даже если бы ты была моей родной дочерью, — четко произносит Мэй.
Глава 31
Открытый океан. Туман. Мотор так вибрирует, что руки дрожат. Расстояние до суши можно определить по крику чаек, направление — по ветру. Минуту назад тумана не было, но именно так он и возникает в Новой Англии: не накатывается, а появляется клочьями. Он похож на подушку, а не на одеяло. Такой туман способен удушить.
Я не могу дышать — настолько он густой. Точнее, наоборот — я дышу слишком часто.
«Я не могла бы любить тебя сильнее, даже если бы ты была моей родной дочерью».
Я непроизвольно сжимаю кулаки, чувствую спазмы от переизбытка кислорода.
Я задыхаюсь. Умираю.
Никакого бумажного пакета. Некуда подышать. Я складываю руки чашей. Бесполезно.
Оглядываюсь по сторонам. Некуда деваться.
Выключаю мотор и сижу, опустив голову меж коленей. Потом вспоминаю о стелазине. «В случае необходимости разбить стекло».
Глотаю таблетку не запивая. Она липнет к гортани. Я сглатываю и кашляю.
«Я не могла бы любить тебя сильнее…»
Я встаю, и лодка сильно раскачивается. Приходится сесть.
Этот туман мне однажды снился. Я прищуриваюсь, ожидая увидеть Еву или Линдли, обрести проводника. Но никого нет.
Я сижу на дне лодки, боясь подняться. Опасаюсь, что сделаю это неосознанно. Я не доверяю себе.
Ни звука. Нет птиц, нет воздуха. Только плетение на воде — темное кружево.
А потом, на мгновение, вижу силуэт морского конька.
Инстинкт подсказывает мне отвернуться, но я умираю. Как будто я уже умерла.
Вернуться домой. Сесть на самолет. Улететь в Калифорнию.
Я включаю мотор. Лодка не двигается.
Я пригвождена к месту. Застыла. Кэл здесь. Он наваливается на меня. Душит. Потом его лицо меняется. Это уже не Кэл, а Джек.
Я кричу.
«Позволь мне вернуться домой… Пожалуйста… Отпусти…»
Завожу мотор. И вижу части тела. Они плавают в воде. Рука, нога, торс. В натуральную величину. Так кажется, пока я не подплываю ближе. Нет, они не настоящие. Крошечные. Пластмассовые? Нет. Керамические. Ритуальные. Я видела такие в Лос-Анджелесе. Я плыву среди milagros, пока туман не рассеивается, и тогда прямо по курсу возникает Уиллоуз. Я заставляю себя думать, мысленно составляю список. Вернуться в Лос-Анджелес. Позвонить доктору Фукухара. Попросить помощи. Я справлюсь. Нужно помнить об этом, иначе я умру прямо здесь. Вернуться в Лос-Анджелес. Позвонить доктору Фукухара…
«Я не могла бы любить тебя сильнее, даже если бы ты была моей родной дочерью».
Глава 32
Анжела собрала milagros и завернула каждый предмет в туалетную бумагу, а потом закопала среди вещей, сохранности ради, — одну штучку в носок, другую в ботинок…
Она свернула черную кружевную мантилью и бросила в мусорное ведро. Кэл терпеть не мог кружево. Изображение Пресвятой Девы ему тоже не нравилось, но Анжела оставила ее. Когда они вернутся из Лас-Вегаса, то поселятся у Кэла, а человек, который займет ее трейлер, может порадоваться красивой картинке.
Она заглянула на Зимний остров, чтобы сообщить кальвинистам благую весть. Что она родит ребенка — от Кэла. Что он наконец признал свое отцовство. Что они поедут в Лас-Вегас и поженятся.
— Преподобный Кэл ни за что не поедет в Лас-Вегас, — заявил Чарли Педрик.
Анжела отказывалась называть его Иоанном Крестителем, пусть даже ходили слухи, что он официально пытается сменить имя.
— Преподобный Кэл ненавидит Лас-Вегас, — подтвердила одна из женщин. — И Сан-Франциско.
