— Фаш, чертов ублюдок, ты хоть сам понимаешь, что с тобой происходит? — крутя перед лицом напарника указательным пальцем начал он.
— Все нормально, дядя Жень, все нормально… Давай еще по одной?
— Наливай, — решительно кивнул, едва удержав упавшую на грудь голову Волк. — Наливай и слушай! Все с тобой ненормально, понимаешь? Все ненормально…
— Пусть ненормально, — легко согласился разулыбавшийся Фашист. — Давай теперь за нас. За нас и за удачу!
— Да! За удачу, это надо, это хорошее дело! — поддержал уже изрядно захмелевший Волк.
Чокнулись. На этот раз водка провалилась внутрь организма не в пример легче, чем в прошлый, теплым шаром разлившись внутри желудка, огнем пробежав по жилам.
— Ты псих, Фаш, понимаешь? Псих! Ты веришь во всякую муть, и, что самое страшное, ради нее убиваешь людей! Так нельзя, пойми, нельзя! — с пьяной настойчивостью продолжал гнуть свою линию Волк.
Тоже уже изрядно нетрезвый Фашист, пренебрежительно махнул рукой:
— Будто ты не делаешь того же самого, дядя Женя! Хватит мне уже морали читать!
— Нет! — вновь закрутил перед его лицом пальцем Волк. — Нет, не хватит! Ты послушай, послушай! Моя жизнь уже давно сделана, не по своей воле переломана, да перекручена, так, что не разгладить, не выправить. Но я, что? Давно душа пропащая. А ты молодой, у тебя жизнь впереди…
Нетерпеливым жестом он прервал, вскинувшегося было, чтобы возразить Фашиста.
— Ты рот-то не торопись открывать, ты послушай, что тебе взрослый человек говорит! Ты себе сам жизнь калечишь, вбил в голову дурь несусветную и в нее веришь! Даже не это самое страшное, верь, во что хочешь, но других не трожь! Что же ты, мать твою, творишь, парень?! Ты хоть видал, кого мы в этом доме подорвали? Видал, кого там из-под завалов доставали? Что молчишь? Видал?!
— Видал! — процедил сквозь зубы Фашист, разливая по стаканам остатки водки. — Побольше тебя видал! В обмороки, как институтка, не хлопался! Не люди это для меня — враги! Все! Без разницы! Ребенок вырастет и попытается отнять жизнь у меня, или моего ребенка, женщина родит новых бойцов, которые когда-нибудь возьмут в руки оружие, старик научит своих внуков ненавидеть белых и их убивать. Они все враги моей расы! Пойми ты, наконец, в этой войне, не бывает нейтралов и мирного населения, здесь все четко поделены на две стороны! Идет война, порой неявная, скрытая, порой горячая со стрельбой! Это и тихая оккупация русских городов приезжими чуркобесами, это и проба сил в Чечне, это и поднявший голову черный терроризм. Все это звенья одной цепи, часть одного глобального плана, разработанного и претворяемого в жизнь евреями. А вы просто слепцы, с завязанными глазами, покорно бредущие на бойню. Пойми, идет глобальная война, за само существование белой расы! Война! И я знаю свое место в окопе!
— Ты идиот! — охваченный порывом пьяной злости рявкнул ему прямо в лицо Волк. — Ты убийца и параноик! Тебя в психушку надо отправить! В смирительную рубашку на вечно замотать!
— Да?! — тоже взъярившись, заорал в ответ Фашист, брызгая слюной. — Я, значит, убийца и душегуб, а ты у нас ангел с крыльями! Ну и оставайся тогда жить в собственном розовом дерьме! Слепец! Нет, хуже! Предатель! Предатель!
Опрокинув стул, на котором сидел, Фашист вскочил на ноги и стремительно выбежал из комнаты. Хлопнула за его спиной дверь гостиничного номера. Волк, судорожно хватая воздух широко распяленным ртом, откинулся в кресле, схватившись рукой за грудь, тщетно пытаясь унять, бешено забившееся сердце. «Предатель! Предатель!» — на разные лады стучало в мозгу. Плыли за закрытыми веками разгромленные обрушенные снарядами и бомбами развалины, слепо заглядывающие ему в лицо выбитыми глазами — окнами, вновь вставал перед мысленным взором Грозный, августа 96-го. «Предатель…», — беззвучно шевельнулись слабеющие губы.
Скатившись по лестнице на первый этаж, в гостиничный холл, Фашист немного остыл, но возвращаться сейчас обратно в номер, вновь видеть самодовольно-дебильное лицо, не желавшего понимать элементарных вещей напарника, было выше его сил. Шатающейся неверной походкой, он вышел на улицу, прошел бесцельно несколько шагов и прислонился к стене. Зашарив по карманам, после долгих поисков выудил сигарету, жадно втянул в легкие горький дым. После нескольких затяжек голова стала пустой и легкой, в сигаретах была заряжена изрядная доза свободно продававшейся здесь марихуаны. Фашист беспричинно хохотнул, осмотрелся вокруг и заржал уже в голос, такими смешными казались ему сейчас спешащие по своим делам ливанцы. Те шли мимо, стараясь не обращать лишнего внимания на неадекватно ведущего себя европейца в камуфляжной форме, мало ли что, время сейчас неспокойное, лучше держаться от всяких странностей подальше. А европеец в самом центре одного из основных опорных пунктов «Хизбаллы» в Ливане, это явление более чем странное, да еще, если он стоит посреди улицы, глупо хихикая. Тут поневоле задумаешься.
Фашист сделал несколько глубоких затяжек, пытаясь продлить это порожденное наркотической эйфорией легкое воздушное состояние. Но оно почему-то стремительно испарялось, уступая место дурной мутной злобе, поднимавшейся на поверхность из самых глубинных тайников души. Еще секунду назад добродушные и смешные ливанцы, теперь явно косились на него со злобным недоверием, перешептывались на ходу, строили против него какие-то козни. Сами их смуглые лица выражали высокомерное презрение, которое так и хотелось стереть хорошим ударом кулака.
— Чертовы обезьяны! — зло прошипел себе под нос по-русски Фашист. — Вечно все испортят. Ни водки выпить, ни травы покурить спокойно.
В этот момент привлеченная бормотанием женщина в глухом черном платье и с платком на лице, мимолетно глянула в его сторону, чем вызвала в душе Фашиста просто оглушающий взрыв бешенства.
— Чего ты смотришь, овца?! — рявкнул он, хватая ее за рукав и разворачивая к себе. — Чего тебе надо, рожа?!
Испуганная ливанка взвизгнула, выдираясь из его рук, но куда там, цепкие пальцы Фашиста держали крепко.
— Открой личико, Гюльчатай! — он издевательски склонился над ней, пытаясь сдернуть прикрывавший нижнюю часть лица платок.
Спроси его в тот момент, зачем ему это, он не смог бы внятно ответить, просто вдруг захотелось.
— Оставь ее! — проходивший мимо пожилой ливанец твердо перехватил его руку. — Ты сошел с ума! Что ты делаешь?
— А! — обрадовано взревел Фашист. — Защитник появился! Тоже считаешь, что я псих, да?! На, получай!
Хлесткий удар в лицо, сбил старика с ног. Выпущенная в горячке Фашистом ливанка, воспользовавшись моментом, отскочила на середину улицы, оглашая окрестности истошными воплями. Зато перед наемником оказались сразу двое весьма решительно настроенных молодых ливанцев, похоже сыновья все еще сидящего на земле и ошалело трясущего головой старика.
— Опаньки! Да вас тут целое кубло, уроды! Ну, мужайтесь, сейчас вам будет больно! — весело орал Фашист, пританцовывая в боксерской стойке.
