Но для Директора СВР не имеет никакого значения вербовка ГРУ. Записать ее в свой актив он не может.
Входя в кабинет Прямикова, Джинн был весьма напряжен. Он не знал да и не мог знать двух факторов: во-первых, Евгений Максимович Прямиков мыслил шире ведомственных интересов. И, во-вторых, он получил от Лодыгина царский подарок — ему отдали шпиона в посольстве.
Адъютант Прямикова сказал: «Прошу вас», — двери распахнулись, Мукусеев и Фролов вошли в кабинет Директора СВР.
* * *
Мукусеев тоже чувствовал себя несколько скованно. В силу характера и профессии он редко ощущал что-либо подобное — работа «вживую», в прямом эфире, несовместима со скованностью. Тележурналист перед камерой должен мгновенно оценивать реакцию своего собеседника, расставлять свои ловушки и обходить чужие. Он должен уметь держать нить разговора, анализировать вопросы и ответы, предвидеть неожиданности, контролировать собственные эмоции, фиксировать эмоции собеседника, слушать замечания режиссера, следить за временем… и учитывать еще десятки факторов.
Он был настоящим профессионалом, иначе не удержался бы на ЦТ дольше одного эфира.
Однако сейчас ему было несколько не по себе. Интуитивно он ощущал, что близка развязка. Что сегодня, сейчас, будет подведена черта под югославской трагедией, которая вот уже два года не дает ему покоя. Не отпускает, болит, как болит старая рана… Яростно звенели цикады в костайницкой ночи, скрежетал металл «опеля» под экскаваторным ковшом, и фальшиво пел старик Троевич:
Ведь ты моряк, Пашка!
Моряк не плачет…
… — Прошу вас, — произнес безукоризненно-вежливый адъютант, дверь в кабинет Директора распахнулась. Мукусеев несильно сжал руку Джинна выше локтя и шепнул в ухо: все будет крыто-шито.
Джинн ничего на это не ответил, только подумал про себя: конечно. По-другому и быть не может. В наших тихих конторах всегда все крыто-шито.
* * *
Насколько непростая сложилась ситуация, можно было судить по процедуре приветствия — майору Фролову никто не подал руки. Разумеется, он, младший по званию, и не пытался броситься, к начальникам с рукопожатием. Он остановился посреди кабинета, в нескольких метрах от стола, вокруг которого сидели Прямиков, Лодыгин и Филиппов. Внешне он был спокоен, и лицо его ничего не выражало… Мукусеев прошел вперед и обменялся с присутствующими рукопожатием. Состоялось взаимное представление. При этом Мукусеева представлять было ни к чему — телевизор все смотрят… Начальника Главного разведывательного управления генерал-полковника Лодыгина — напротив — знал довольно узкий круг людей, но он представился предельно лаконично: Федор Иванович.
…А Джинн стоял посреди кабинета. И это был очень скверный признак. В армейских условиях генерал или даже полковник, не подавший руки подчиненному — рядовое явление. В разведке все несколько по-другому: рукопожатие и неформальное обращение (по имени-отчеству, а не по званию) — норма. Это как бы подчеркивает кастовость и корпоративность сообщества.
— Присаживайтесь, Олег Иваныч, — сказал Прямиков Джинну. — В ногах правды-то нет, а разговор может получиться долгий.
— Присаживайтесь, товарищ Фролов, — продублировал приглашение хозяина Лодыгин, и только после этого Джинн сел у дальнего торца стола. Он сидел как будто перед неким президиумом или судом из трех всемогущих тайных судей. Опускаясь на стул. Джинн успел заметить под левым локтем Филиппова серую папку со своим личным номером… Филиппов подмигнул Джинну левым, невидимым для Лодыгина и Прямикова глазом: держись, мол, разведчик. Мы здесь не просто так сидим битый час — тебя вытягиваем… Джинн понял, но не показал этого.
— Олег Иванович, — произнес Директор, — мне ваши руководители вас характеризовали в высшей степени положительно. Заметив при этом, что в стиле вашей работы присутствует элемент авантюрности. Качество для человека вашей профессии сколь необходимое, столь и опасное… Если баланс не соблюден. Согласны со мной?
— Согласен, — коротко ответил Джинн.
— Поэтому я попросил Федора Иваныча о личной встрече с вами. Люблю по-старинке сам на человека посмотреть. По принципу: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать… Вот глянул на боевые следы на лице Владимира Викторыча — выразительно. Сразу приходят на память слова Жеглова, обращенные к Шарапову: ну и рожа у тебя, Володя.
Мукусеев потрогал синяк на лице — поморщился. Все заулыбались.
— Как, кстати, ваше самочувствие, Владимир Викторыч? — спросил Прямиков.
— Нормально, — сказал не правду Мукусеев. Филиппов и Джинн отметили, что он сказал не
правду.
— Слава богу, — ответил Прямиков. — Мы, однако, отвлеклись… Итак, Олег Иваныч, расскажите нам о ваших югославских приключениях.
Джинн вопросительно посмотрел на Филиппова. Полковник кивнул, но при этом снова подмигнул левым глазом. Джинн понял, что рассказ о «югославских приключениях» необходимо «подвергнуть цензуре». Он кашлянул и заговорил. Четко, толково, лаконично. Он не единожды «репетировал» свой рассказ и однажды даже изложил его в рапорте Филиппову… «Доклад» Директору СВР, разумеется, несколько отличался от рапорта, но отличался незначительно, в частностях. Особый упор Джинн сделал на эпизодах, связанных с полковником Широковым.
Он говорил и отмечал про себя реакцию слушателей: Прямиков сидел мрачный, Мукусеев изредка кивал, Лодыгин и Филиппов сохраняли внимательно-бесстрастное выражение… Рассказ Джинна занял ровно пять минут. Он, во-первых, отдавал себе отчет в том, что его слушают сейчас очень занятые люди. И, во-вторых, он знал, что его «доклад» будет еще подробнейшим образом проверен и перепроверен… Что впереди его ждут подробные, изматывающие, многочасовые «беседы» в других кабинетах. Что впереди маячит «детектор лжи», установленный в одной из комнат «точки 8». (Джинн, кстати, сам же и обеспечивал тайную закупку партии этих приборов в Австрии три года назад.) Он — профессионал — отлично понимал, что окончательный вывод о возможности дальнейшей работы майора Фролова в ГРУ будет сделан не сегодня и не завтра. Равно как понимал, что сегодня в кабинете Директора СВР решается отнюдь не судьба майора Фролова (сколько таких майоров служат в ГРУ и СВР? — Тысячи!). Здесь и сейчас, в этом кабинете делается большая политика, вырабатывается тактика взаимоотношений двух разведок в шизофренических условиях «российской демократии»… Он отлично понимал, что в своих раскладах начальник ГРУ и Директор СВР могут учитывать такие факторы, которые ему — обычному добывающему офицеру — невозможно себе представить.
После того, как Джинн закончил свой пятиминутный «доклад», некоторое время в кабинете висела тишина. Лицо Директора СВР было непроницаемо… В течение всего доклада оно оставалось непроницаемо, и Джинн, обученный определять реакцию собеседника по психомоторике, ничего не мог сказать об отношении Прямикова к изложенному.
— Я, как Директор Службы внешней разведки, должен принести извинения за действия своего подчиненного, полковника Широкова, — сказал Прямиков.
