в свою комнату. Не раздеваясь, я упала на постель. Окно было не зашторено и в комнате не было кромешной темноты. Мой взгляд упал на кровать Любы.
Горло сдавило спазмом, а глаза в очередной раз за сегодня наполнились слезами. В ушах стоял голос Ильи: "Скажи-ка, Ника, а как бы тебе жилось, если бы я не вытащил ее сегодня из воды? Или не смог откачать? А? Смогла бы жить спокойно, тварь?"
Чувство вины накатило девятибалльным штормом. Осознание того, что могло произойти, бетонной плитой придавило меня, расплющило. Вцепившись в волосы и уткнувшись лицом в подушку, я закричала. Меня начало трясти и скоро началась настоящая истерика.
Перестав себя контролировать, я плакала, нет, ревела в голос, и, конечно, разбудила родителей. Мама пришла и присела на край кровати.
— Ника, девочка, ты чего, что случилось? — она заботливо погладила меня по голове, отчего мне стало ещё хуже.
Я любила ее, называла мамой. Свою я очень плохо помню, мне было всего четыре. Но эта женщина мне стала настоящей мамой, а я чуть не убила ее, чуть не убила ее родную дочь. Лю, мою сестру, пусть не по крови, но я любила её. Захлебываясь, я прижалась к маме, и всё, что могла, это повторять:
— Простите меня. Простите. Простите, — как умалишённая твердила снова и снова. Ничего не могла объяснить и только просила прощения. Мама плакала в ответ, на шум пришел и папа.
— Да что же с вами происходит? — плакала мама.
А у меня в голове стояли слова Ильи о том, что Лю могла… Хотела покончить жизнь самоубийством…
Папа, не выдержав, затащил меня в ванную и, включив холодную воду, стал поливать из душа. Я не сразу поняла, что происходит, но в какой-то момент смогла остановиться и стала отплевываться от холодной воды.
— Все, всё, — выставила вперед руки, и папа прекратил меня поливать. Вытерев глаза и убрав с лица прилипшие волосы, я уставилась на родителей. Ошарашенных, испуганных, ничего не понимающих.
— Простите, — снова повторила я, но уже спокойно.
— Я сейчас полотенце и халат принесу, — сказала мама и вышла.
— Не пугай нас так, — тихо сказал папа. И вышел из ванной.
Я сползла по стенке, ноги не держали, от холода начало трясти, а может, это отходняк от истерики.
— Ника, быстро снимай мокрую одежду, — скомандовала мама. — Прими теплый душ и ждём тебя на кухне.
Папа стоял у окна, засунув руки в карманы домашних штанов. Мама сидела за столом и вытирала слёзы.
— Простите, — снова только это и смогла сказать.
— Чай. Горячий, — мама подвинула ко мне чашку. Я села за стол, обняла ее дрожащими пальцами, — Дочка, объясни, что произошло?
— Я не могу, — помотала головой. — Правда, не могу.
— Ника, может, и тебе обратиться к Татьяне Иосифовне? — предложил папа, наконец-то повернувшись к нам.
— Нет, — отрезала я.
Я не смогу в этом признаться даже врачу. Это осознание будет всегда со мной. Это мое наказание, мой крест и я не хочу от него избавляться. Я заслужила.
— Имей в виду, — добавил отец, — ещё раз такое повторится, я сам тебя в больницу отвезу.
Утром мама разбудила меня, чтобы я собиралась на учебу. Мне туда не хотелось. Я боялась увидеть Стаса или Илью. Мне вообще никого видеть не хотелось. Но чтобы не расстраивать родителей, я стала собираться. Делала всё на автомате: оделась, умылась, запихала в себя бутерброд.
— Подбросить? — спросил папа.
Я отказалась и пошла на остановку. Я села в свой автобус тоже на автомате. Зашла в заднюю дверь и пристроилась у окна. Я смотрела в никуда, абсолютно отрешенная от того, что происходило вокруг, снедаемая чувством вины.
— Девушка, вам плохо?
— Что? — поворачиваю голову и вижу рядом с собой девушку с длинными волосами, заплетенными в две простые косы, совершенно без косметики. Она смотрела на меня с добротой и беспокойством.
— Вам плохо? — повторила она свой вопрос.
— Да. Мне плохо, — отвечаю я быстро стираю мокрую дорожку со щеки, и отворачиваюсь снова к окну. Понимаю, что я уже проехала свою остановку.
— Когда плохо, нужно обращаться к Богу, — говорит она мне. Я снова смотрю на неё. — Хотите, пойдёмте со мной.
— Куда?
— Я работаю поваром в нашей общине. Как раз на работу еду. Пойдёмте. Меня, кстати, Людой зовут.
И я иду. Послушно. Не совсем понимаю, зачем и почему? Но иду. Мы подходим к большому зданию необычной формы, чем-то оно мне напоминает корабль. Может, большими круглыми окнами, может, закругленными изгибами. Люда заходит в калитку и, взяв меня за руку, тянет за собой. Здесь несколько человек ухаживают за цветами на клумбах, они улыбаются, видя нас, и здороваются. Парень подметал у крыльца, тоже улыбнулся. Здесь все улыбались просто так и мне было странно это видеть.
— Вон там кухня, я пойду туда.
— А я?
— А ты можешь сходить туда, — она указала мне на дверь. Это молельный зал. Или по саду погулять. Там много фруктовых деревьев, и яблони цветут и сирень. А когда захочешь меня найти, приходи на кухню.
Я провела в общине целый день. Сначала я сидела в саду под большой яблоней. Ко мне никто не подходил, только улыбались и здоровались, если проходили мимо. Потом я нашла Люду и предложила ей помощь. Она с улыбкой подала мне фартук и стала давать задания. На кухне работало четыре женщины разного возраста. Обстановка была такой доброй и уютной, а когда они начали петь, и вовсе умиротворённой.
— Спасибо, — сказала я Любе, — когда собралась домой. — А можно, я завтра тоже приду?
— Конечно. Я буду только к обеду, но ты можешь приходить в любое время, двери к Богу всегда открыты.
Целую неделю вместо университета я ездила в общину. Кому-то помогала, иногда просто сидела на скамейке под деревом. Но каждый раз, заходя в калитку, я словно попадала в другой мир и мне здесь было удивительно спокойно.
Однажды ко мне подошёл пастырь. Я сидела на скамейке под яблоней.
— Почему ты не идёшь домой? — была суббота, уже начало десятого вечера, и почти все уже разошлись.
— Я не хочу туда, — шмыгнув носом, ответила я.
— Тебя там обижают?
— Нет, это я их обидела.
— Может, стоит попросить прощения?
— Они может и простят, но проблема в том, что я не могу простить себя. То, что я сделала — чудовищно, ужасно.
— И что же ты такого сделала? — спросил мужчина пятидесяти лет с белой проседью на висках.
И я рассказала. Захлёбываясь слезами, я рассказала и про Лю с Ильёй, и про Стаса. Про
